давно у меня не было флэшмобов. пришло от Oh, Jenny!
1) Список из 5-ти вещей, которые вы видите, не вставая из-за стола? Блок сигарет "Кэмел", кружку с чаем, свотчи, нетбук, цветочек, подаренный Соней в Питере))) читать дальше 2) Как вы причёсываетесь? в машине, когда еду на работу xD
3) Что на вас надето? халат, тапочки)
4) Чем занимаетесь по жизни? ну стандартно же: проёбываю жизнь))
5) Ваше самое большое достижение в жизни на данный момент? ммм... я потом придумаю.
6) Кого вы обняли последним? маму)
7) Ваше нынешнее хобби, увлечение? фанфикшн) или это уже больше, чем увлечение?))
8) Что вы съели последним перед заполнением этого опросника? борщ с чесноком не, ну а когда ещё, если не в выходные вечером?)))
9) Содержание последней полученной смс-ки: сообщение от одногруппницы Оли: "Если гусеницу накормить черешней, она станет бусами!"
10) Какие сайты вы всегда посещаете, даже во время короткой сессии в сети? дайри, етхт, на работе - твиттер
11) Последняя вещь, которую вы купили? вчера купила папе упаковку вафель xD
12) Что вы сейчас слушаете? о, личный сборник "Зе бест оф зе бест") в данный момент - Мара "Где-то моя любовь"
13) О чём вы думаете вечером, перед тем как лечь спать? о том, какого хуя мне вставать через два часа на работу)
14) Последний CD, который вы купили. омг оО я в душе не ебу.
15) Что вы сейчас читаете или перечитываете? перечитываю Вулф "Орландо"
16) Если бы вы могли играть на любом музыкальном инструменте, что бы вы выбрали? ударные
17) Как ваше общее самочувствие? спать хочется.
18) Что бы вы сейчас хотели кому-нибудь сказать? я много кому много чего хочу сказать, но скажу лично)
19) Скажите что-нибудь про осалившего вас? ну козочка же она моя любимая)) одна из двух)) 20) Осаливаем следующую пятерку. не-не-не, кто хочет, пусть сам возьмёт)
Название: В пятницу вечером Автор: Yellow Рейтинг: PG-13 Тип: фемслэш Персонажи: Мари Виктуар Уизли/Роза Уизли Жанр: эээ… романс? Саммари: Роза – улыбчивая и весёлая, у Розы футболки с дурацкими надписями и веснушки, и это именно то, чего так не хватает в жизни Мари. А Роза просто привыкла делать то, что ей нравится. Предупреждение: безобоснуйно, сумбурно, ниачёмно, внезапно, бредово… мне продолжать?)) Дисклэймер: всё чужое От автора: написано для alter-sweet-ego, которой на фемфикатоне ничего не досталось. Ну, это просто попытка восстановить равновесие в жизни) хреновая такая попытка)) Для Альтер: милая, оно родилось за пару часов и ни на что не претендует. Просто хотелось, чтобы ты переживала чуть меньше) Маленькая зарисовочная ужасть приятность эспэшали фор ю)
Мари-Виктуар Уизли начинает с этой фразы каждый свой день. Она говорит её как раз в промежутке между чисткой зубов и наполнением чашки горячим свежим кофе из турки. Смотрит в зеркало и говорит. И действительно верит.
Мари-Виктуар Уизли знает цену своим словам и своим действиям. Она надевает юбку-карандаш, белую блузку с v-образным вырезом и туфли на шпильках. Она расчёсывает длинные светлые волосы и закалывает их пучком на затылке. Она наносит выверенным движением руки не менее выверенное количество румян на щёки, четырежды проводит щёточкой туши по ресницам, дважды – красной помадой по губам.
Мари-Виктуар Уизли выходит из дома, сверкая улыбкой, и отправляется на работу. Маггловская пресса в киоске напротив дома – улыбнуться продавщице. Кофе в бумажном стаканчике – слабость, от которой она не может отказаться. Три квартала вниз по улице мимо мини-маркета и цветочного киоска, мимо паба и книжной лавки. Зайти в подворотню, обернуться и проверить, нет ли поблизости лишних глаз, аппарировать.
Министерство магии встречает шумом и гулом голосов. Уже летают служебные записки и треплются о своём работники около лифтов, уже бежит куда-то толпа, спешит и читает свежий «Пророк» на ходу. Мари-Виктуар платит три кната пареньку, торгующему газетами – Хаффлпафф, перешёл на четвёртый курс, когда Мари-Виктуар заканчивала Хогвартс.
– Доброе утро, мисс Уизли, – говорит парень.
– Доброе, Майлз, – отвечает Мари-Виктуар, мельком взглянув на бейджик.
– Удачного дня.
Она улыбается и присоединяется к толпе, медленно движущейся к лифтам. Разворачивает «Пророк», читает передовицу. Под мышкой у неё папка с документами и маггловская пресса, а юбка подчёркивает идеальность длинных ног. И в этот момент Мари-Виктуар Уизли чувствует себя как никогда в своей тарелке – неотъемлемой частью невероятно занятой толпы, сплошь наполненной уверенными в себе людьми.
Мари-Виктуар Уизли входит в свой личный кабинет на пятом уровне как раз в тот момент, когда бой часов оповещает работников о начале рабочего дня.
***
– Ну что за хрень!
Роза Уизли просыпается с этой мыслью почти каждый день, когда, благополучно проспав будильник, вскакивает в кровати от громкого крика мамы:
– Роза, вставай сейчас же! Или я устрою тебе холодный душ прямо под одеялом!
Роза Уизли вскакивает, бежит в ванную. Мешковатые джинсы она натягивает с зубной щёткой во рту, футболку с карикатурным изображением популярной рок-группы «Дворовые гарпии» Роза выуживает из кучи смятой одежды на стуле, носки – из-под кровати. Она топает по ступенькам и вбегает в кухню с застрявшей расчёской в волосах и плещет кипятком в кружку – вода брызгает во все стороны, Роза засовывает ошпаренный палец в рот.
– У тебя футболка грязная, ты в курсе, да? – произносит мама, входя в кухню. Роза кивает и кидает в чашку две ложки растворимого кофе. – И расчёска в волосах.
Роза Уизли возводит глаза к потолку и старается выпить горячий кофе так, чтобы не обжечь язык.
– Блинчики на плите, – говорит мама. Она стоит в дверях, опершись на дверной косяк и сложив руки на груди. На ней бежевый брючный костюм и волосы её аккуратно зачёсаны. Роза жадно смотрит на блинчики, но потом уноситься в свою комнату и старается быстро накрасить глаза, только тушь не слушается и мажет по векам неаккуратными пятнами.
– Когда же ты перестанешь опаздывать? – произносит мать и недовольно смотрит на часы.
– Никогда.
Они аппарируют из кухни прямо в кабинет Гермионы – в должности главы Отдела обеспечения магического правопорядка есть и свои плюсы.
Роза Уизли распахивает дверь и выбегает в коридор. В кабинет Мари-Виктуар она входит взмыленная и дышащая, словно загнанная лошадь. Запирает дверь, пытается отдышаться. И натыкается на миссис Уизли, стоящую со сложенными на груди руками.
– Привет, Мари-Виктуар, – говорит Роза и улыбается стоящей напротив кузине.
Та бросает взгляд на висящие над дверью часы и цедит сквозь зубы:
– Пунктуальностью вы, – она делает акцент, – как обычно, не отличаетесь, Роза. Вы же помните, что за опоздания в нашем отделе действует система штрафов и предупреждений?
– Я просто проспала, извини, – ухмыляется Роза.
– Ваша личная жизнь меня не интересует. Просто вы не должны забывать, что от своих сотрудников, – она опять делает ударение, и Розе это совсем не нравится, – я требую беспрекословного соблюдения правил.
– Да, конечно. Это больше не повторится.
– Надеюсь, – она окидывает Розу оценивающим взглядом, потом резко разворачивается и идёт в собственный кабинет. Секретарша, сидящая перед стопкой пергаментов, сочувственно улыбается Розе.
Мари Виктуар – замглавы Отдела международного магического сотрудничества. Роза – стажёр, основными обязанностями которого является следить за происходящим, запоминать и не мешаться под ногами. Проявлять инициативу, но осторожно. Говорить по существу, не опаздывать, выполнять мелкие поручения, учиться составлять официальные письма и запросы.
– Две недели стажировки – достаточно долгий срок для того, чтобы показать себя, – сказала Розе кузина в первый же день. – Вперёд, показывай. Если ты чего-то стоишь, то быстро поднимешься по карьерной лестнице. Живой пример того, что это может произойти, стоит перед тобой. Пять лет в Отделе, и я уже на должности замглавы.
На лице Мари тогда появилась улыбка, и Роза впервые поняла, насколько кузина гордится своей должностью.
***
«Ох уж мне эти маленькие наивные девочки, – думает Мари-Виктуар, читая отчёты один за одним, когда натыкается взглядом на Розу. – Святая простота».
«Ох уж мне эти бессердечные карьеристки, – думает Роза, изучая правила составления официальных бумаг, когда Виктуар выходит из кабинета. – Машины по зарабатыванию денег».
А на обедах в кафе с говорящим названием «Волшебный штрудель» Гермиона и Мари-Виктуар болтают о последней встрече Министра с главами государств Большой Магической Десятки или Делусе Райтли, новом лидере оппозиции. Роза ковыряется вилкой в кажущемся безвкусным бифштексе и чувствует себя невероятно лишней на этом празднике жизни.
***
Мари-Виктуар Роза почти не видит – отчётности, встречи, деловые обеды. Да, в конце концов, Роза слишком мелкая сошка, чтобы Мари с ней нянчилась.
– Доброе утро, – говорит она, когда проходит в свой кабинет, уткнувшись носом в «Пророк».
– Доброе, – дверь за Виктуар хлопает, – утро.
***
Вся жизнь Мари Виктуар Уизли – это череда прекрасных мгновений и этих самых любимых и важных фраз вроде: «Я всего этого добилась сама». У неё хорошая работа, красивый любящий муж и идеальная внешность. Уважение, любовь, достаток.
Если бы в Британии не было Гермионы Грейнджер, именно она, Мари, прочно обосновалась бы на обложке «Ведьмополитена». Мари Виктуар знает это так же точно, как то, что небо голубое, трава зелёная, а от Авады умирают.
Вот только во всех правилах бывают исключения – небо может посереть от смога, трава пожелтеть от жары, да и Гарри Поттер дважды выжил после Авады.
А потому, когда что-то вдруг в её жизни меняется, и шеф вызывает на ковёр, спрашивая, каким образом она смогла провалить заключение договора с французским Министерством, Мари почти не удивляется. И когда её милый Тедди вдруг начинает задерживаться на работе, а потом приходит домой с запахом чужих женских духов в волосах, Мари тоже терпит и даже улыбается. Только домой с работы уходить почему-то хочется всё меньше.
И именно в этот момент Мари Виктуар как никогда понимает, что одну важную деталь в своей идеальной жизни она всё-таки упустила – у неё нет друзей. Абсолютно. Ни одного.
В пятницу вечером, когда рабочий день заканчивается, Мари Виктуар снимает строгий пиджак, расстегивает две верхних пуговицы на белой рубашке, скидывает туфли на шпильке и забирается на гостевой диванчик с ногами. Берёт в руки отчёт – конечно, лучше бы было, если бы место отчёта занял какой-нибудь слезливый женский романчик, но Мари никогда их не любила, – и погружается в чтение.
В дверь стучат, когда она доходит до третьего абзаца нудного повествования.
***
По мнению Розы, было в такой Мари Виктуар что-то особенное. Что-то волшебное. В смысле, волшебное настолько, что даже в волшебном мире казалось волшебным.
– Чаю хочешь? – спрашивает Мари и смотрит на неё почти умоляюще. Роза выдаёт единственное, что возможно в этой ситуации:
– Конечно.
И Виктуар почему-то улыбается, будто Роза подарила ей на день рождения котёнка.
– Почему ты не идёшь домой? – интересуется Роза, присаживаясь на край стола. Мари просто машет рукой. Потом, когда тишина между ними набухает, словно губка в воде, говорит:
– Не хочется.
– Почему не идёшь гулять? С Тедом? С друзьями?
– У меня нет друзей, – отвечает Мари, а Роза делает вид, что не обратила внимания на игнорирование вопроса о Теде.
– Я могу познакомить тебя со своими, – неуверенно говорит Роза и добавляет: – Правда, я не уверена, что они тебе понравятся.
Мари Виктуар опять улыбается – благодарно. Роза чувствует себя каким-то дурацким спасательным кругом.
***
В баре шумно и накурено, Роза привычно пробирается к столику в конце зала через толпу людей. В пятницу вечером все бары имеют привычку превращаться в настоящее Вавилонское столпотворение, не погрязуть в котором с головой – трудная задача. Мари хватают за руки подвыпившие пареньки неприятной внешности – Роза хватает её за руку и косо смотрит по сторонам.
И потом, когда они сидят за столиком с друзьями Розы, она всё ещё пытается спасти Мари от чужих рук и даже оградить от чужих глаз. Вот только количество виски в организме кузины становится всё больше, а застёгнутых пуговиц на рубашке – всё меньше. И Роза понимает, что сглупила ужасно, когда привела Мари Виктуар сюда в таком состоянии. У неё явно что-то случилось, именно поэтому смех её сейчас такой громкий и нарочито весёлый. Именно поэтому какого-то урода она обнимает за шею, прижимаясь к нему всем телом, льнёт, как будто он – её единственная надежда и опора.
– Отвали, мудак, – кидает Роза, и паренёк отваливает, оставляя Мари почти безжизненной куклой сидеть на стуле. – Мари! Мари, если ты поругалась с Тедом, это ещё не значит, что нужно творить чёрти что.
Кузина только улыбается. Роза качает головой и просит друзей помочь вытащить Мари из клуба.
И на улице, где ветер остужает их пылающие щёки, она заводит Мари в подворотню и аппарирует домой, сразу в комнату, чтобы не заметила мама.
***
В доме тихо и темно – только луна традиционно заглядывает в окна.
Мари Виктуар падает мешком на кровать Розы, сразу сворачивается калачиком и укутывается в одеяло.
– Нет уж, так не пойдёт, – шепчет Роза и стаскивает одеяло с кузины. И помогает снять одежду, и ведёт в ванную.
Когда с Мари Виктуар смываются слои косметики, она оказывается такой же, как и все. Обычной. И Розе кажется, что волшебство из Виктуар пропадает. Только это неправда – вот сейчас, когда она встряхивает распущенными волосами. И вот теперь, когда выгибается и устало проводит рукой по шее, открывая взгляду Розы хрупкие острые ключицы.
– А теперь спать, – шепчет Роза пересохшими губами.
Мари расплывается в довольной пьяной улыбке.
И ночью, когда они лежат в одной постели, Мари прижимается к Розе обнажённым телом. Сердце Розы стучится слишком быстро и слишком громко. И сна ни в одном глазу.
Роза вглядывается в темноту и слушает громкое дыхание Мари Виктуар.
***
Утром Мари сбегает, даже не выпив кофе. Роза хочет злорадствовать, но ей грустно.
Всю неделю они почти не встречаются.
А в пятницу вечером Мари, опустив взгляд к полу, подходит к Розе и спрашивает:
– Чаю хочешь?
И Роза, расплываясь в абсолютно искренней улыбке, отвечает:
– Конечно.
***
У Мари Виктуар длинные ноги, выпирающие ключицы и кожа без единого изъяна. У Розы веснушки по всему телу, вечно растрёпанные волосы и широкие бёдра.
У Мари Виктуар муж, дом и хорошая работа. У Розы много друзей, пьянки в баре и совсем недавно закончившаяся стажировка.
У Мари Виктуар классические костюмы и украшения с изумрудами. У Розы мешковатые футболки и кеды.
Когда вечером в пятницу Мари Виктуар зовёт Розу на чай, та привычно спрашивает:
– Тед опять на работе всю ночь?
– У них сдача проекта, – беззаботно отвечает Мари Виктуар и стягивает пиджак. Роза смотрит на то, как она расстегивает две пуговицы на блузке и скидывает туфли на шпильке. Ступни у Мари маленькие и аккуратные, и Роза смотрит на них всегда очень долго. Мари Виктуар садится на гостевой диванчик в кабинете и улыбается.
Когда Роза просыпается утром в субботу в чужом доме, идёт на кухню и заваривает кофе. Виктуар спускается, шлёпая босыми ногами по полу, обнимает Розу и целует в макушку.
И что между ними происходит, они не знают. Просто Роза – улыбчивая и весёлая, у Розы футболки с дурацкими надписями и веснушки, и это именно то, чего так не хватает в жизни Мари.
А Роза просто привыкла делать то, что ей нравится. Роза покупает футболку с надписью «I love her» и ухмыляется Теду в лицо, когда уходит в этой футболке от довольной Мари Виктуар.
– В пятницу вечером, – шепчет Роза, когда целомудренно целует Мари в щёку.
– В пятницу вечером, – улыбается Мари и провожает Розу до двери.
Фемслэшный фикатон, выкладка текстов, заявка Керстин и Happiness in slavery Текст для Керстин и Happiness in slavery по заявке1. Ориджинал, желательно мини (т.е. не больше 15 страниц), легкий юмор, романтика, без смерти персонажа, с хэппи-эндом. Отдельные (но не обязательные к выполнению) пожелания, чтобы местом действия стал Петербург или чтобы в сюжете присутствовал карнавал. 3. 2. Bleach. Рангику/Орихиме или Рукия/Орихиме, рейтинг желательно R, до 5000 слов. 3. 3. Гарри Поттер. Гермиона/Полумна или Гермиона/Джинни, без смерти персонажа, рейтинг не выше R. 3. 3. Supernatural. Тесса/Мэри или Руби/Мэг, рейтинг какой угодно, размер до 4000 слов. 3. 3. «Полуночники» Скотта Вестерфельда. Мелисса/Десс, желательно до PG-13
Название: Пять минут до сумасшествия Автор:...Yellow... Бета:mary b. Фандом: Гарри Поттер Пейринг: Луна Лавгуд/Гермиона Грейнджер Рейтинг: R Жанр: роман Размер: мини (4400 слов) От автора: фик на заявку №5 Керстин и Happiness in slavery «Гарри Поттер. Гермиона/Полумна или Гермиона/Джинни, без смерти персонажа, рейтинг не выше R». Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат тем, кому принадлежат. Автор текста выгоды не извлекает.
Боишься. Мы все испытываем страх. Только сумасшедшие не испытывают страха. (с) к/ф «Солдатики»
– Это не логично, – говорит Гермиона. – Это не рационально.
Она смотрит на Луну – та сидит прямо на полу и чертит что-то в пыли кончиком палочки. Волосы её спутанными прядями падают плечи. Возвышающиеся со всех сторон стопки хлама и какой-то призрачный свет, освещающий это воплощение Выручай-комнаты, добавляют в общую картину фантасмагоричности. А Луна вдруг поднимает взгляд и смотрит на Гермиону очень внимательно, и её большие глаза навыкате сейчас кажутся невозможно тёмными, такими же, каким был кофейным ликёр, которым поила Гермиону тётя Изабелла этим летом.
Тётя Изабелла тогда усадила Гермиону рядом с собой на диван, посмотрела на неё внимательно и сказала: «Ты уже такая взрослая! Тебе бы уже пора…» Что Гермионе пора, она так и не договорила, зато вложила в её руку бокал с тёмной жидкостью и сказала пить, ведь у кофейного ликера прекрасный вкус. Тётя вообще отлично разбиралась в выпивке, но алкоголичкой, как называл её папа, не была, скорее, ценителем. Мама постоянно твердила ей, что с таким образом жизни, когда пьёшь, куришь и ешь трюфели на завтрак, обед и ужин, тётины зубы через десяток лет превратятся в пыль, а то и раньше. Но Изабеллу мало занимали мамины стоматологические дискуссии, и Гермиона считала, что это неразумно.
А сейчас Луна смотрит на неё своими кофейно-ликёрочными глазами – слишком пристально и слишком напоминая о неразумной тёте Изабелле.
Неразумно.
– То, что ты говоришь, неразумно, – повторяет Гермиона и отводит взгляд.
– Но Дамблдора и правда скоро убьют. Гарри, я думаю, ещё об этом не знает.
– Гарри вообще много о чём не знает, – отрезает Гермиона и вдруг устало проводит ладонями по лицу: лоб, глаза, щёки. – То, что ты говоришь, бред.
– Но…
– Мне кажется, ты просто помешана на теориях заговоров.
– Нет! – глаза Луны расширяются ещё больше, хотя, казалось бы, куда уж больше.
– Ну а кто в прошлом году предсказывал нашествие великанов, которые свергнут Министра и сядут на его место?
– Но Скримджер повыше Фаджа будет…
– Не неси бред, Луна, пожалуйста. У нас всех и так куча проблем. Обойдёмся и без твоих… идей, ладно?
– Но Дамблдор действительно скоро умрёт! – не сдаётся Луна. – Прямо в этой комнате, вон там.
Она указывает вглубь. Гермиона смотрит, но не видит ничего, кроме никому не нужного барахла.
– Это не логично, – повторяет она зачем-то и направляется к двери.
– Это слишком логично, – несётся ей вслед, и Гермионе очень хочется узнать, о чём это Луна – о своём предположении или о том, что делает Гермиона.
– Если бы с Дамблдором что-то было не так, он бы сам давно был в курсе, понимаешь?
По взгляду Луны ей становится ясно, что ничего, ничегошеньки Луна не понимает. Гермиона вздыхает и прикрывает за собой дверь.
***
Октябрь – маленький мерзкий месяц, жуком залезающий под одежду. Когда он бежит, его ножки щекочут кожу, и она покрывается мурашками. Октябрь – очень грустный, он такой грустный, что небо, только лишь взглянув на него, начинает рыдать. Оно плачет, роняет на землю капли, и земля становится грязной. Слякоть – лучшая подруга октября. Она цепляется за сапоги и сапожки, ботинки и ботиночки, входит в дом без приглашения, оставляя следы на полах.
Луна любит октябрь, вопреки всему. Луна любит каждый месяц, но октябрь – особенно. Потому что в октябре она перестаёт быть собой – в голову ей лезут такие странные непонятные мысли, совсем чужие мысли, о которых никому не хочется рассказывать. Мысли о жизни и смерти, о белом и чёрном. Воспоминания о маме. Октябрь окрашивает серостью всё вокруг, не обходя и глаза Луны. В октябре они тоже серые, под стать погоде.
Луна заплетает волосы в косы и постоянно смотрит в окна, надеясь увидеть на небе лазурно-голубые всполохи. Луне отчаянно хочется голубого, а небо – оно ведь такое большое, что ему стоит только в одном единственном месте окраситься другими, не серыми, красками, ведь никто кроме Луны, наверное, даже не заметит. Но небо только плачет своими совсем несолёными слезами, и Луне становится его жалко. Тогда она улыбается ему настолько тепло, насколько может. Выходит во двор и бежит по лужам; брызги летят в разные стороны. Она бежит в Запретный лес, где неба не видно. Кормит фестралов, чтобы им не было одиноко. Укрывает поляны палой листвой, чтобы им не было холодно.
Некоторые говорят ей, что она сумасшедшая, полоумная. Луна им не верит.
***
– Пять унций толчёного сердца дракона, – шепчет Гермиона, водя пальцем по строчкам учебника. – Три стручковых боба… Экстракт спорыша… Нет, невозможно приготовить это зелье так быстро. Кто, чёрт возьми, этот Принц Полукровка?
Октябрьский ветер треплет ей волосы, и Гермиона посильнее закутывается в шарф, мечтая о горячем шоколаде, а лучше – о горячем шоколаде с зефиринками. Октябрь холодом обжигает ей щёки, как будто случайные струи дождя залетают под навес во дворе и капельками оседают на лице. У Гермионы мелко дрожат руки. Она захлопывает учебник и поднимает лицо к небу – серому, как мантия Малфоя на Святочной Балу на четвёртом курсе, как волосы профессора Дамблдора в свете свечей.
Дамблдор… Луна твердила, что с ним скоро что-то случится, но кто такая Луна и откуда она может знать? Она ненормальная, думает Гермиона. Она сумасшедшая. Её не стоит слушать.
– Что ты тут делаешь? – спрашивают у Гермионы. Она оборачивается и думает, что мысли, они всё-таки материальны – Луна смотрит на неё, чуть склонив голову на бок, улыбаясь мечтательно; в своей манере.
– Сижу, – отвечает Гермиона и хочет провалиться сквозь землю от своего косноязычия.
– Понятно, – говорит Луна. А потом вдруг добавляет серьёзно: – Тебе нужно решить свои проблемы, Гермиона.
– Но у меня нет проблем, – пожимает плечами она и ещё сильнее закутывается в шарф, как будто хочет в нём потеряться. А Луна только улыбается. Понимающе улыбается, как бы соглашаясь: «Да-да, мы все так говорим. Мы все твердим, что у нас нет проблем, уверяем в этом самих себя. Конечно-конечно».
Гермиона встряхивает головой, прогоняя морок — Луна не может смотреть так, она ведь не от мира сего. Это ведь Луна. Лунатичка Лавгуд. Что с неё взять?
Гермионе просто хочется, чтобы она ушла. Оставила её одну сидеть на скамейке и думать о Принце Полукровке. О Малфое, о Гарри. Мечтать о Роне, в конце концов. Вспоминать тётю Изабеллу, будь она неладна. Искать выходы из сложных ситуаций и решения неразрешимых задач.
Но Луна садится рядом и, порывшись в сумке, достаёт свои дурацкие спектрально-астральные очки. Протягивает Гермионе и говорит:
– Тебе просто нужно взглянуть на всё по-другому. Никогда не пыталась?
Грейнджер смотрит на протянутые ей очки, на маленькую, невероятно маленькую, будто совсем детскую ладошку. Видит, как отражаются в разноцветных стёклах облака и ветер. Вздрагивает, морщится, хмурится, вздыхает. Проводит рукой по волосам. Встаёт и хватает сумку. Уходит.
Уходить от Луны по-английски, не прощаясь, уже становится привычкой.
***
– Раз... Два... Три... – Луна взмахивает руками и будто ловит что-то в воздухе. Глаза её закрыты этими дурацкими очками. Гермиона хмурится и грозно смотрит на первогодок, тыкающих в Луну пальцем и смеющихся. В принципе, она понимает их смех, и даже сама бы с радостью стала рядом и тыкала пальцем в эту странную девушку, в эту Полоумную Лавгуд. Но есть одно «но», маленькое такое «но», которое скребётся где-то под кожей каждый раз, когда Гермиона видит, как издеваются над Луной другие: летом в Министерстве Луна стояла рядом, палочка в руке её дрожала, но заклятия в Упивающихся всё равно летели ровно, без пощады. Глаза Луны тогда потеряли всю свою призрачность, всю свою потусторонность, цепко смотрели, замечая мельчайшие детали. И то, окровавленное лицо, которое Гермиона видела тогда, когда кровь Луны смешалась с кровью Невилла, с кровью Рона, она не забудет никогда. И теперь всегда, всю жизнь Луна для неё будет именно такой — решительной, окровавленной, готовой ринуться в бой, как только будет нужно, как только позовут друзья.
А потому Гермиона не смеётся. Никогда больше не будет смеяться. Она просто подходит к Луне и спрашивает:
– Что ты делаешь?
Луна оборачивается и, увидев Гермиону, улыбается — по-детски непосредственно и радостно.
– Волшебство! – шепчет она восторженно. – Волшебство вокруг нас!
Гермионе хочется сдёрнуть очки с её носа, встряхнуть её хорошенько и спросить, когда же она повзрослеет? Но это было бы... бесчеловечно. Нужно делать скидку. Она ведь безумна, верно? Она ведь полоумная.
– Пойдём в Большой Зал, – говорит она и хватает Луну за локоть. И тянет её за собой, и зачем-то усаживает рядом с собой за гриффиндорский стол.
– А у вас тут мило, – говорит Лавгуд и осматривается. – Светло. Тепло.
Гермиона проклинает себя за глупость.
– Ешь, – говорит и протягивает вилку, прямо как маленькой девочке. И опять по-матерински грозно произносит: – Совсем от рук отбилась.
Рон напротив прыскает в бокал с тыквенным соком, а Луна только улыбается, смотрит на Гермиону и говорит:
– Я думаю, мы решим твои проблемы.
Гермиона качает головой: ну нет же у неё никаких проблем.
***
Ноябрь отличается от октября незначительно, но существенно. В первую очередь именно тем, что он ноябрь, так считает Луна. В ноябре лужи покрываются ледяной коркой, которая хрустит, как посыпанный сахарной пудрой хворост. Луна наступает каблучками на лёд, продавливает его, дырявит, и вода вытекает, выбирается на свободу.
Ноябрь — месяц спячки. Подобно бурым медведям, все в это время хотят спать: залезть в кровать, укрыться тёплым пуховым одеялом, и чтобы обязательно был зажжён камин, а на столике у кровати стояла кружка горячего какао.
Для самой себя Луна окрестила ноябрь месяцем Гермионы Грейнджер — именно с ней Луна общается наиболее часто. Собственно, не так уж часто, но чаще — ни с кем. Гермиона... Она ассоциируется у Луны с черепахой, маленькой черепашкой, заблудившейся и потерявшейся. Черепашка прячется в панцирь, чтобы злой мир не проткнул её реальностью. Панцирь Гермионы состоит из умных книжек, кристально чистой логики, и в этот коктейль не вмешивается больше ничего — ни чувства, ни эмоции. Точнее, вмешиваются, но где-то внутри, совсем-совсем глубоко. Так считает Луна.
Луне хочется, чтобы Гермиона стала нормальной. Начала чувствовать, начала верить, начала мечтать.
Луна считает, что сделать Гермиону такой — невероятно трудная задача. Настолько трудная, что справиться с ней может только Луна. Вот только рассказа о нарглах здесь явно не хватит.
***
– Розовый, – говорит Луна. Они сидят в библиотеке, и Гермиона не очень рада такому соседству, если честно. Не рада именно вот поэтому: какой розовый? Кто розовый? О чём она вообще? Гермионе нужно заниматься, Снейп задал десять дюймов доклада о том, как отличить человека, испытавшего поцелуй дементора, а ведь ещё работа для Слагхорна и Флитвика, практическая для МакГонагалл...
– Что? – спрашивает Гермиона, тяжело вздохнув.
– Розовый. Лучший цвет для того, чтобы смотреть на мир, – и глядит на Гермиону так, словно только что она процитировала Законы Гэмпа, а не сказала несусветную глупость. – Тебе нужно попробовать.
Лавгуд вдруг касается её щеки подушечками пальцев, проводит к подбородку — пальцы у неё, оказывается, шершавые. Гермиона замирает и почему-то не двигается, просто смотрит в глаза Луне. И ничего, ни-че-го не говорит.
– Бедная моя Гермиона, – шепчет Луна и придвигается чуть ближе, пальцы её скользят по шее, за ворот рубашки. – Несчастная.
Гермионе хочется спорить, хочется кричать, что не бедная она, она вполне себе счастливая, вполне себе довольная жизнью! Но слова застревают где-то в горле, не хотят наружу идти. Луна убирает руку, сгребает учебники и уходит, просто встаёт и уходит, оставляя Гермиону истуканом сидеть на стуле, смотреть в пустоту. И всё ещё не верить.
***
– Ты, я вижу, стала общаться с Луной? – замечает как-то за завтраком Джинни. – Это хорошо. А то мне её немного жалко — она такая одинокая. Все считают её сумасшедшей, но это ведь неправда. Хорошо, что ты понимаешь.
Джинни гладит Гермиону по плечу, Гермиона отводит взгляд.
***
Ноябрь-ноябрь. Нежный, грустный, сладкий. Ноябрь красивый. Ноябрь серый и даже иногда снежный.
– Ты любишь ноябрь? – спрашивает Луна. Они стоят в совятне, на самом верху, где ветры дуют, где небо рядом. Гермиона привязывает письмо к лапке школьной совы, Луна смотрит в окно куда-то вдаль.
Они встретились случайно, но общаясь с Луной, Гермиона перестала верить в случайности.
– Я рада, что тебя встретила, – сказала Луна, когда они нос к носу столкнулись на узкой лестнице.
– Почему? – поинтересовалась Гермиона.
– Потому что так было нужно, – безапелляционно заявила Луна. И Гермионе не с чем было спорить.
И сейчас она не знает, что делать. Что делать с Луной, что говорить. Как можно говорить с Луной, когда каждое её слово таит в себе двойной смысл? Гермиона не знает.
– Так любишь или нет? – повторяет Луна, выводя Гермиону из задумчивости.
– Я к нему равнодушна, – отвечает она.
– Почему? – удивляется Лавгуд, как будто невозможно не любить ноябрь, как будто ноябрь — это лучшее, что есть в жизни.
– А за что его любить? – безжалостно отрезает Гермиона, выпуская сову в серое небо.
Губы Луны опять трогает улыбка, её улыбка, какой не бывает больше ни у кого.
– Это же ноябрь! – говорит она. – Это же последний месяц осени...
Она вдруг подходит близко, роется в сумке, но смотрит при этом Гермионе прямо в глаза — под этим взглядом она съёживается, мёрзнет, зябнет. А Луна не отпускает, не моргает, смотрит. Луна гипнотизирует. Луна притягивает.
– Держи, – шепчет она и протягивает Гермионе свои злосчастные очки. – Надень.
Гермиона протягивает руку, и в голове у неё туман.
– Не бойся, – говорит Луна, и Гермиона хочет ответить, что она не боится, чего тут бояться-то? Но молчит, потому что ей кажется, что эти слова здесь будут лишними.
И она берёт очки, вертит их в руках и не знает, действительно не знает, что с ними делать. Крутит в пальцах, перекладывает из руки в руку, и ладони её почему-то потеют. Она смотрит на Луну — с вопросом, с просьбой? Она смотрит на Луну, и Луна улыбается, и Луна аккуратно и нежно отводит волосы Гермионы за спину, чуть касаясь шершавыми пальцами её шеи, отчего по телу Гермионы ползут мурашки — от самых кончиков пальцев и вверх, вверх, путаются в волосах. И Луна сама надевает на Гермиону очки, заправляет дужки за уши, проводит, как бы на прощание, ладошками по щекам. Отходит на два шага.
Гермиона, затаившая на время дыхание и опустившая веки, живущая одними только ощущениями, распахивает глаза, и мир вокруг преображается. И она не знает, галлюцинация это или обман зрения, а может быть, действительно астрально-спектральные очки показывают что-то, что не видно глазу, но вокруг всё расцветает яркими красками, такими яркими, что глаза слезятся. И вокруг Гермионы, оказывается, пляшут разноцветные огни, светящиеся, переливающиеся всеми цветами радуги, похожие на маленьких фей огни. Прыгают, светятся, пляшут. А Луна, оказывается, покрыта толстым слоем лазурно-голубой гуаши, такой же, как летнее яркое небо в погожий день. А Луна, оказывается, была права...
И Гермиона тянется руками к огням, старается схватить их, чтобы спрятать в банку, как прятала не обжигающие огоньки на первом курсе. Она хочет сохранить эти огни, чтобы смотреть на них промозглыми ноябрьскими вечерами, когда в душе селятся грусть и ожидание худшего. Она протягивает руку, хватает, разжимает ладонь, но она пуста.
– Нежнее, – шепчет Луна. И Гермиона поднимает руку и дожидается, пока один из огоньков не сядет ей на ладонь. И тогда она подносит его к лицу, всматривается и старается нежно погладить пальцем. А потом аккуратно сжимает в ладони и ощущает идущее от огонька тепло. И в голове стучат слова Луны, которые она сказала когда, стоя в коридоре, когда над ней все смеялись: «Волшебство. Волшебство вокруг нас».
– Раз, – шепчет Луна. И когда Гермиона сжимает в ладони второй огонёк, она шепчет: – Два. – А позже: – Три.
Мир вокруг наполнен тысячами разноцветных огней.
***
Декабрь-разбойник, декабрь-хулиган. Декабрь — мастер иллюзий, раскрашивающий стёкла узорами. Узоры красивые, Луна любит трогать их пальцами, вот только, увы, под её тёплыми ладошками узоры исчезают, пропадают, остаются только маленькие окна в белоснежную тишь да гладь. Луне не нравится, когда её обманывают, а декабрь делает именно это. Но Луна не обижается, она просто считает, что декабрь любит шутить и играть.
А ещё декабрь любит превращать всё вокруг в припорошенные сахарной пудрой пряники. Весь Хогсмид состоит из пряничных домиков, Хогвартс над ним возвышается большой пряничной громадой, а Гермиона, когда её неприкрытые волосы посыпает снегом, кажется самой вкусной на свете пряничной куклой.
Щёки у Гермионы на морозе наливаются красным, и нос тоже. Луна смотрит на неё и смеётся.
– Ты похожа да домового эльфа, – говорит она.
– Чем же это? – почти обиженно бурчит Гермиона. Луна просто пожимает плечами и опять заливается смехом.
С ней, оказывается, легко. Так легко бывает только с самыми близкими — с мамой и папой, Гарри и Роном. С Джинни, с Молли Уизли. Луна — она простая и непосредственная, доверчивая, как маленький котёнок. И она, и правда, немного сумасшедшая, но совсем чуть-чуть, просто чаще всего она говорит то, что думает и то, во что верит. А верит она во многое.
Например, она верит, что если долго-долго кружиться, раскинув руки в стороны, а потом упасть в снег и сделать снежного ангела в сугробе, ангел и правда родится. Он будет летать над землёй всю зиму, сыпать снегом и покрывать наледью от собственного дыхания пустые ветви деревьев. Ещё Луна верит, что каждое сказанное слово — это заклинание, обладающее невероятной силой. Заклинание может сделать больно, а может — хорошо, может порадовать или обидеть, облегчить страдания или убить. Луна говорит, что любой человек, будь то маг или сквиб, всё равно обладает магической силой, причём невероятно огромной. Ещё Луна верит в нарглов и прочих несуществующих, по мнению Гермионы, животных, но их они, будто заранее сговорившись, никогда не обсуждают.
– А я какого цвета? – спрашивает Гермиона, когда Луна в очередной раз достаёт свои очки.
– Ты как фиалка. Фиалка в ночном весеннем лесу. Покрытая росой. Ждущая поцелуя.
Гермиона фыркает от напыщенности и поэтичности, стараясь скрыть, что поэтичность эта ей нравится и даже льстит.
А декабрь трещит морозом и заставляет одеваться теплее, играет и шутит, манит приближающимся Рождеством. А у Луны и Гермионы появляется привычка сидеть на проталинах в Запретном Лесу, держась за руки. Дарить тепло друг другу и всему вокруг.
***
Какой чёрт дёрнул её пригласить на вечеринку Кормака, Гермиона до сих пор не понимает. И, прячась и сбегая от него при любом удобном случае, она уже успела устать. Тяжело дыша, она прижимается спиной к холодной стене за какой-то пыльной портьерой в самом конце кабинета. Вряд ли Кормак будет искать её здесь, среди пыли и паутины. Вряд ли вообще кто-то будет искать её здесь, а потому можно ненадолго затаиться, перевести дыхание и, может быть, просидеть здесь до самого конца вечеринки, потому что она, честно признаться, Гермионе совсем не по душе — слишком шумная и людная. И на вечеринке определённо слишком много Маклаггена.
– Ты от кого-то прячешься? – вдруг раздаётся прямо в ухо знакомый голос, и Гермиона вздрагивает всем телом и проклинает Луну, эту Лунатичку, эту Полоумную. Как она умеет подбираться так не слышно? Как будто она призрак, умеет летать и проходить сквозь стены.
– Я не прячусь, – зло шепчет Гермиона.
– А почему тогда говоришь шёпотом? – спрашивает Луна, и Гермионе опять нечего ответить, когда она с Луной, такое происходит слишком часто.
– Горло болит, – находится она, довольная своей находчивостью.
– Тогда надо тебя вылечить, – кивает Луна и подходит к Гермионе почти вплотную, полы её платья шуршат, смешиваясь с шёлком платья Гермионы. И теперь Луна напротив — глаза в полумраке опять кажутся ликёрно-кофейно-тёмными, сладкими, вкусными, Гермиона сглатывает и не может отвернуться. И почему-то как всегда при ней Гермионе нечего сказать, и вся её логика и рациональность, весь её здравый смысл исчезает, пропадает, испаряется, когда Луна рядом. Шея у Луны длинная, волосы причёсаны, и на макушке сидит большой паук, перебирая лапками, как будто перепутал тонкие её светлые волосы с паутиной. И Гермиона смотрит-смотрит и не может насмотреться. А Луна продолжает, и губы её шевелятся еле заметно, как будто таким существам, как Луна, рот для разговоров открывать совсем не обязательно: – Папа рассказывал мне про одно очень хорошее средство от боли в горле. Помогает лучше всего.
Гермиона стоит истуканом и не может сдвинуться с места. Она хочет поднять руки и выставить перед собой, чтобы Луна не приближалась больше. Но Луна надвигается, и остановить её не под силу никому на свете. И Гермиона знает, отлично понимает, что хочет сделать Луна, и ей кажется, что если она это сделает, мир рухнет, и их погребёт под завалами. Но когда губы Луны, мягкие, сладкие, нежные губы касаются Гермиониных, ничего не происходит — не падает небо, не останавливаются сердца у танцующих там, за пыльным гобеленом, пар. И у самой Гермионы сердце тоже не останавливается, совсем наоборот, стучит сильнее, быстрее, как будто спешит куда-то. Как будто хочет успеть... Что? Зачем?
Гермиона не знает. Гермиона вообще не думает. Старается быть здравомыслящей, но не может. Только стонет в губы Луне. И боится, больше всего на свете боится того, что она сейчас оторвётся и скажет что-нибудь глупое, спросит, помогает ли лекарство, или констатирует, что Гермиона прижимается к ней слишком сильно.
Но Луна молчит. И Гермиона очень этому рада.
А потом всё происходит слишком быстро, чтобы Гермиона успела передумать: Луна, проникает языком к ней в рот, языком проводит по губам, по зубам, по дёснам. И руки её сжимают Гермионины плечи, а потом спускаются ниже, проводят по груди, облачённой в тонкий шёлк. А потом Луна чуть отстраняется и запускает руки под юбку Гермионы, длинную юбку, волнами падающую к полу, и нежно прикасается, ведёт ладошкой вверх по её бедру.
– Что ты делаешь? – шепчет Гермиона, с усилием отрываясь от этих губ.
– Хочу показать тебе бабочек, – отвечает Луна тоже шёпотом.
Там, за портьерой, много людей. Они танцуют, пьют и разговаривают. Смеются. Там журналисты из «Пророка» и Слизнорт. Там Кормак и Забини. Там…
От осознания того, что от скандала её отделяет только один тонкий гобелен, что-то внутри Гермионы лопается, как натянутая струна, и она стонет – блаженно. Луна срывает с её губ этот стон поцелуем, прижимается, и её руки под платьем Гермионы творят совсем чёрти что. Палец её аккуратно, но напористо ввинчивается в Гермиону, и она ахает, губу закусывает, чтобы не стонать. Второй палец, и Гермиона откидывает голову на холодную покрытую паутиной стену, подаётся навстречу, пальцами касается Луны, её блестящего платья, всего, до чего может дотянуться, царапает бледную кожу. А потом большим пальцем Луна дотрагивается до её клитора, и Гермиона тонко стонет, до боли закусывая нижнюю губу. И когда Гермиону захлёстывает сильнейший оргазм, Луна шепчет:
– Бабочки. Видишь?
И Гермиона видит.
***
Январь. Январь-старик, январь уютный. В январе всё, что было раньше, кажется неважным и глупым. Январь – всемогущ, он дарит отпущение грехов. Так думает Гермиона.
Январь проходит как в тумане. И это самый сумасшедший январь в её жизни.
– Ты изменилась, – говорит Гарри и смотрит с интересом. Гермиона пожимает плечами и провожает взглядом идущего в обнимку с Лавандой Рона. Лёгкий укол ревности — и всё.
– Переживаешь? – интересуется Гарри, проследив за её взглядом. Гермиона смотрит в пол.
Она и правда изменилась, понимает это и чувствует. И каждое утро теперь просыпается с улыбкой, потому что невозможно же грустить и переживать, когда рядом Луна. Ведь Луна никогда не грустит и не переживает. Так легче, говорит она. Так проще. Живи проще, твердит Луна каждый день. Живи так, как хочешь, а не так, как принято и лучше по чьему-то там мнению.
Некоторые считают Луну сумасшедшей, полоумной. Но Гермиона не верит.
– Как там Луна? – не отстаёт Гарри, хотя Гермионе очень хочется остаться одной, а лучше… Она отгоняет от себя несвоевременные мысли взмахом головы.
– Почему ты спрашиваешь у меня? – интересуется она.
– Ты в последнее время очень близко с ней общаешься. Вроде бы.
– Да нет. Мы просто иногда видимся.
***
Февраль-проказник, лёд под водой прячет. Март-смешливый, капелью смеётся в лица. Апрель-садовод, зелёным окрашивает землю и лес. Май…
Май-убийца, май-преступник. Май убивает Дамблдора, камнем бросает его с Астрономической башни, и Гермиона кричит, кричит, да только крик не помогает – слишком тихий, слишком слабый. И Гермиона плачет, но слёзы не облегчают – слишком пресные, слишком прозрачные. Слишком-слишком-слишком для того, что случилось. Слишком мало чувств на земле, чтобы горе пережить.
– Откуда ты знала? – она находит Лавгуд в толпе, хватает за плечо, вытягивает. – Откуда. Ты. Знала?!
Луна пожимает плечами, вверх-вниз, как всегда.
– Мне сказали.
– Кто? – не унимается Гермиона.
– Они, – Луна достаёт из сумки астрально-спектральные очки. – Видно же. Где-то на год вперёд. Если человека покрывает чёрный, значит, он скоро умрёт. Два дня назад я заметила, что профессор Снейп…
– Нет! – Гермиона машет головой из стороны в сторону. – Не смей! – почти кричит она. – Как ты можешь судить? Как ты можешь знать? Кто дал тебе право?
Луна опять пожимает плечами.
– Никто, – говорит. – Оно само.
И в этом вся Луна, думает Гермиона. Она вся – всегда – такая. Непосредственная. Не задумывающаяся. Глупая. Глупая ли?
– Почему ты никому ничего не сказала? Кроме меня, я имею в виду.
– Директор меня попросил. Я пошла к нему после нашего разговора в Выручай-Комнате и спросила, знает ли он, что скоро умрёт. И он сказал, что знает. И попросил никому не говорить.
Гермионе хочется ударить Луну, встряхнуть посильнее, так, чтобы мозги её, если они есть, встали на место. Но Гермиона помнит, как отбивалась Луна от Упивающихся. И эти воспоминания, новые, но такие похожие, привычно останавливают её. И она сползает на пол по стене, утыкается лицом в ладони и плачет. Рыдает, и всхлипы её эхом отдаются в пустом коридоре.
– Не плачь, – говорит Луна и прикасается пальцами к её плечу. – Значит, так было нужно. Ты должна это понимать. Я же учила тебя понимать весь год…
– Учила? – сквозь слёзы спрашивает Гермиона. – Я думала… Я думала… Но ничего не вышло, ты потеряла меня, Луна. Только что потеряла.
Она резко встаёт и, скинув всё ещё сжимающую её плечо руку Луны, уходит. Почти бежит по коридору, а Луна шепчет:
– Нет, пока не потеряла. – А потом, надев свои дурацкие очки и посмотрев в спину Гермионе, добавляет: – И не потеряю пока.
Когда спина Гермионы исчезает за поворотом, Луна разворачивается и уходит в противоположную сторону.
***
Июнь-июнь, думает Гермиона. Июнь успокаивает. Июнь гладит волосы тёплыми лучами солнца. Июнь спасает от печали полевыми цветами и яркими птицами в небе. Тёплый-добрый июнь…
Гермиона смотрит в лазурно-голубое небо и пытается понять, когда, в какой именно момент она стала думать, как Луна? И с каких пор смерть Дамблдора – такая, какая она была со слов Луны – её больше не печалит так сильно, как должна была бы.
По ночам Гермионе снятся огни и тонкие шершавые пальцы, прикосновения, огни, огни, огни, и она просыпается с бабочками в животе. А иногда снится свечение, чёрное свечение вокруг людей, и Гермиона просыпается в слезах.
И весь следующий год, когда Волдеморт захватывает власть и убивает людей целыми пачками, Гермиона жалеет больше всего на свете, что у неё нет астрально-спектральных очков. Хотя… Хочет ли она знать? Сможет ли она жить, если будет знать? И как живёт с этим Луна?
В конечном итоге Луна оказалась намного более мудрой, чем Гермиона о ней думала.
И на Рождество в коттедже Ракушка, когда Луна пришла к ней в комнату, чтобы обработать раны Гермионы, очень правильно было потянуться рукой, провести пальцами по щекам, а потом потянуть Луну за руку и уложить рядом с собой. И целых десять минут, пока не раздались на лестнице чьи-то тяжёлые шаги, целовать её, обнимать её, любить её.
В конечном итоге Луна оказалась намного более нужной, чем Гермиона о ней думала.
– Расскажи мне, – просит Гермиона, когда они сидят на берегу холодного моря. – Что ты видишь?
– А ты научилась? – непосредственно спрашивает Луна. – Ты сможешь пережить, если узнаешь?
– Да, – отвечает Гермиона. – Думаю, да.
– Это хорошо, – Луна замолкает надолго, чтобы потом спокойно продолжить…
Холодные порывы ветра бросают в лицо Гермионы брызги заблудившейся в воздухе морской воды. Смешиваясь со слезами, они стекают по щекам и путаются в длинных растрепавшихся волосах. Гермиона кидает камни в море. Первый, второй, третий…
кто курил фики по викторианскому ШХ, накидайте чего-нибудь хорошего в умыл, а? ну внезапно, да. ну надо. ну хочется) по заявкам телезрителей умыл отменяется))
а тем временем лента обзором разрывается на тысячу маленьких обзорчиковых ленточек криками про то, куда же делось избранное)
The second reasoning in English. Now it's for Oh, Jenny!, who asked to tell about my ideal man.
It's very easy for me to tell about it)) My ideal man is clever man. That's all.
OK, really, the brain is the most important part of man's body. Really, I think, that if I can't talk with man about anything in the world, we don't create for each other. Self-knowledge. Self-expression. Mutual training. So, I'm very stupid, when tell this terrible words?)) Once upon a time, some years ago, I told, that my ideal man is that man, with whom I can discuss Kafka's "The Metamorphosis" in bed after sex And I still think so.))
Of course, there are many another criteria such as kindness, boldness and other virtues. Appearance is important, too - I'm a rather big woman)) And I don't like very thin men) Thin men cause in me the insuperable desire to regret and protect them. Maybe, to feed them... To become Molly Weasley, you know.)) Of course, material condition is rather important. I left from that age, when stupid girls are ready to run away on the world's end with unknown artist or addicted musician. I was in that age earlier, and I'm happy, that now I'm not. I'm rather mercantile, you know.))
Of course, my ideal man must be... Must be ideal in all things.)) But really, the most important thing - brain. Just that part of man's body must be LARGE. Only in that case I will test repeated orgasms with that man.))
Когда я выхожу утром из дому, в пол седьмого утра, на улице -23. Я колею, но всё равно курю свою стандартную утреннюю сигарету. Вчера звонила бабушка - у них -30 и начинают дохнуть курочки и индюшки.(( и, блять, это не Ростов. Это какой-то другой город, который я раньше не знала.
всем доброутр, ога. у меня, кажется, отваливаются от холода ноги.
закрыла сегодня (уже вчера) последнюю в своей жизни сессию. странные ощущения. осталась последняя практика, госы и диплом. и общие семь лет моего обучения наконец-то закончатся)
сегодня хотелось: а) напиться б) вкусный ужин в) ничего не делать г) залипнуть в каких-нибудь симах.
но а не вышло, потому что мой главный напарник по буханию Макарова слишком сильно погуляла позавчера, а ещё потому что никто из тёлок моих, роме Наты, сессию не закрыл. а Ната в пьяных делах УГ чистой воды, ибо вообще не пьёт. А вот три других пункта не удались, потому что куча работки, да. и от работки я что-то тоже хочу отдохнуть. а ещё сегодня собрала обзоры. ненавижу Войну Роз, Вокзал для двоих и всех тех людей, которые оптом почему-то постили грёбаного Дэниела Редклиффа. меня от его милого личика уже подташнивает.
ну и вопрос на миллион: кто смелый? кто отбетит "Триджы и с начала" перед РуФемом?
пора. 15.01 Журналоведение - зачёт 18.01 Техника и технология новейших электронных СМИ - зачёт 21.01 Журналистика и политика - зачёт 24.01 Актуальные проблемы современности и журналистики - экзамен блять пиздец Карташян 27.01 Современные зарубежные СМИ - зачёт блять пиздец Винниченко 30.01 Актуальные проблемы современной науки и журналистики - экзамен блять пиздец Акопов 1.02 Публицистика русского зарубежья - зачёт Практика
работа по журналоведению работа по ТиТ нов. СМИ работа по совр заруб СМИ работа по акт пробл совр и жур характеристика практика спросить у Гордеевой о копирайтинге отчёт о практике
OK. It will be the first writing in English. I must to say that my English is really bad now, and also (I think it's logically) to understand English and to translate from English into Russian is easier, than to write and translate from Russian into English. Four or may be five years before my foreign languages were better, really better, but now they are not. So, if you see words or conctructions that are not correct, please, don't be afraid and tell me about it.)) Also I must to say, that 'promt' is my good friend, sometimes I see some words there, that words (to be trust with myself) I will underline. That's all
My dear cruel Б.Сокрова asked me the first question: English and Russian fanfiction: differencies, similarities, tendencies... Relations to the Canon and literature at all... Before all I will tell you a top secret: I don't like English fanfiction. That has a logically explanation: sometimes I don't understand senses of heroes, some nuances of composition etc. Also the language of some texts is too difficult, I don't understand some idioms or phraseological units... So I understand the Big Idea of the most part of the texts, but don't really think that I understand the latent sense or something, that author wants to say in his text. By the way, "HP" in English I was reading after Russian version. And only because of it I understand it, I think.)) Because of it I didn't translate any fics yet. But I really want! And I hope, that whenever it will become the truth, but not now - if I translate something bad, it will be really shame!))
OK. Fanfiction. In my personal opinion English fanfiction is more full. And better. Why (where is fucking question mark in English keyboard, huh? oh, here it is )? Because "HP" is English book, yeah? I think, nobody says about England, English school, English people etc. so full and truthfully as the Englishman. And at all I think, that both fanfictions (it's correct to say such?)) are very similar. Bad or good texts can be both in English and in Russian. And they are. Tendencies... I don't know. Many people predict the death to the fandom. But fandom is alive and isn't going to die. I hope, it will never die. Because I love "HP", love fandom.
That all. I was write that text very long because don't know English keyboard.)) I hope I've answered the question.))
зачёт сегодня не сдала. ну и хрен с ним. и правда - разве можно последнюю сессию провести без пересдач? посмотрела какой-то странный фильм по тв-3. наелась селёдки по-корейски. хотела поработать, но забила. завтра на пары, но я решила устроить себе выходной. пойду позалипаю в Вирджинию Вулф. у меня всё, да.