читайте и наслаждайтесь))
Пудинг, милый мой, ещё раз спасибо тебе))
15.03.2011 в 00:31
Пишет Plum Pudding:Обидчивая селёдка
Можно я просто покажу тебе то, Йел, что у меня получилось? Без лишних слов.Просто подари Рафаэлло. Но если ты настаиваешь, то... Милый мой друг Йел! Преслэш такой преслэш, но он забавный как выводок маленьких утяток. Помидоры, если будешь кидаться, выбирай похуже, остальные, покрепче, пойдут в салат или в мой следующий фик. Желаю тебе приятного чтения и не поминать меня лихом ) И это второй фик из цикла про морепродукты
Обидчивая селёдкаВид из окна был преомерзительным. Симус Финниган крепко сжал зубы и издал шипящий звук, напоминающий о забытом, а потому взбесившемся на плите чайнике. «Набьет он мне морду, ага, как же», — думал Симус, наблюдая за Теодором Ноттом, который прогуливался рука об руку с Лизой Турпин. Лиза Турпин была предметом обожания гриффиндорца Финнигана с самого начала марта, и Симус, напевающий себе под нос «Она придёт в апреле, она непременно придёт в апреле», подразумевал, что в этом самом апреле, а то и раньше, они с Лизой соединят уста в долгом и страстном поцелуе. Но, к огорчению Симуса, Нотт-младший так же избрал Лизу дамой сердца, и между двумя представителями факультетов разгорелась нешуточная борьба за право прижимать прекрасную рэйвенкловку к груди, стоя на Астрономической башне и задыхаясь от порывов ветра. Конечно, Симус и раньше не питал тёплых чувств к слизеринцам, но теперь к этому примешивалась ещё и личная неприязнь. Правда, мощная грудная клетка оставалась достоянием Симуса, зато Нотту пока что выпадал шанс находиться в компании Лизы и шептать той на ухо милые глупости, что не шло ни в какое сравнение с созерцанием Симусом собственной унылой физиономии в зеркале и пристальным разглядыванием мифических кубиков пресса.
В пятничный полдень, что был на прошлой неделе, Симус поймал Невилла Лонгботтома за рукав и попросил поделиться информацией о том, какие цветочки в теплице не должны быть лишены внимания юного садовника Финнигана. Цветочки предназначались Лизе, а потому должны были радовать глаз счастливицы и не пытаться оттяпать палец дарителю. Невилл вздохнул и посоветовал обратить Симусу внимание на редкий вид белых астр, а после пробормотал себе под нос что-то о том, что весенние влюблённости студентов Хогвартса вещь заразная. И если бы Симус свесил голову вниз со своего облачка, на котором не хватало разве что надписи «мечты и грёзы», то он бы узнал, что с утра пораньше Невилла словил в коридоре Нотт и, страшно смущаясь и запинаясь на каждом слове, спросил, не знает ли Невилл, букет каких цветов придётся по душе прекрасной девушке с огромными карими глазами.
Вечером того же дня Симус, воровато оглядываясь, направился в теплицы, где и столкнулся нос к носу с Теодором Ноттом, прижимающим к груди букет тех самых белых астр, вырванных из земли чуть ли не вместе с корнями. Комки грязи падали на ноттовские ботинки, а Симус отмечал в уме, что никогда прежде до этого момента не замечал сходства Нотта с селёдкой. Честно говоря, Симус Финниган до этой встречи на Нотта и внимания-то не обращал. Криво улыбнувшись, Симус посторонился, чтобы пропустить слизеринца к выходу. Миролюбивое настроение Финнигана могла объяснить лишь влюблённость, сделавшая его мягким и податливым, словно тыквенное пюре или пудинг с изюмом. Симус почесал в затылке, глядя на почти что вконец обесчещенную клумбу, и достал из кармана садовые ножницы, одолженные у Невилла. Белые астры испуганно вздрогнули, качнув своими пышными головками.
Зажав в потных руках куцый букет, Симус Финниган выискивал взглядом Лизу. А когда его взор наконец-то остановился на возлюбленной, то Симус едва не лопнул от злости. Багровые же пятна, выступившие на лице слизеринца, наглядно доказывали тот факт, что Нотт встрече с Симусом второй раз за вечер тоже не рад. Лиза Турпин улыбнулась нежной улыбкой и соединила два букета в один. После чего помахала поочерёдно Симусу и Нотту и присоединилась к подругам, направлявшимся в замок.
Симус Финниган смотрел на Теодора Нотта тяжёлым взглядом генерала, который завидел вдалеке вражескую армию раз в десять больше его собственной. Нотт, в свою очередь, хмуро оглядывал Симуса с головы до ног и разве что не разминал пальцы, готовясь к драке. Хотя с его, ноттовским, телосложением, Финнигана удастся разве что задушить, и то, прибегнув к использованию заклинаний. Постояв друг против друга ещё с полминуты, студенты Хогвартса Финниган и Нотт разошлись в разные стороны подобно двум норовистым молодым бычкам, которых спугнул неожиданный окрик хозяина. И, как назло, Симус столкнулся в коридоре со старостой Паркинсон, ехидно улыбнувшейся и снявшей с его факультета баллы за брожение по замку в неположенный час. Теодору Нотту повезло больше, до подземелий он добрался без проблем и, лёжа в кровати, рисовал в воображении образ чудесной темноволосой рэйвенкловки. Но одновременно с образом Лизы всплывал в памяти и образ подлеца Финнигана. Нотт ворочался с боку на бок и кусал подушку. Впрочем, подушка не сопротивлялась и особо не возражала.
На следующий день Симус Финниган, задержавшийся в классе, услышал от мимо проходившего Теодора Нотта, что такой рыжий мозгляк как он, Симус, недостоин даже дышать одним воздухом, весенним воздухом, надо сказать, с такой девушкой как Лиза, а уж свой букет и свои симпатии Симус Финниган может засунуть себе в известное место. А если вдруг не удастся, то он, Теодор, сделает это собственноручно. В ответ Симус заявил, что сунулая селедка на двух ногах, набивающаяся к прелестнице Лизе в поклонники, не заслуживает даже случайного, даже мимолётного взгляда такой феи. И если селедка и дальше будет вести себя неподобающим образом, то Симус наглядно покажет рыбине, где зимуют те, чьё общество всякой приличной селедке должно претить. Нотт хмыкнул и пообещал подкараулить Симуса где-нибудь там, где стоит такая темнота, что хоть глаза выколи, и начистить этому самому Симусу «поганое ирландское рыло». Гриффиндорец Финниган присвистнул и деланно-удивлённым тоном спросил, как Нотт намеревается это сделать, обладая лишь коротенькими плавничками и расфокусированным зрением. Теодор Нотт гордо развернулся на пятках и ушёл, напевая песенку собственного сочинения. Песенка посвящалась некоторым представителям ало-золотых, которые в голове вместо мозгов имеют горошину, да и то не всегда.
Симус старательно придумывал гадости для Нотта. Гадости были все как на подбор отвратительными и кичились своим достоинством. Поймав одну из них за жирные бока, Симус подделал почерк Теодора Нотта и написал три записки похабного содержания. Долго думать над выбором адресатов не пришлось: Гринграсс, Булстроуд и Паркинсон. Записка, предназначенная Паркинсон, содержала в два раза больше похабностей, чем две другие. Маленькая месть представлялась Симусу Финнигану весьма и весьма сладкой. Но вместо того чтобы радоваться своей победе над ноттовским моральным падением, Симус удостоился хлёсткой пощёчины от Дафны Гринграсс и пинка по коленке от Булстроуд, вдобавок гадюка Паркинсон нарисовала на Симуса нелицеприятную карикатуру и распространила её по всему Хогвартсу. Правда, и главную ошибку Симуса ему объяснила всё та же Паркинсон. «Только такой законченный кретин как ты, Финниган, мог додуматься подделать чужой почерк и поставить в конце свою подпись! Ты хоть когда-нибудь думаешь?» Бой был проигран, Нотт торжествовал и даже отсалютовал Симусу бокалом с тыквенным соком за ужином. Дин Томас посмотрел на сникшего в момент друга и придумал новый план действий.
Теодор Нотт признал своё поражение, не явившись во вторник на занятия. Симус радовался и наворачивал круги возле больничного крыла. Несмотря на обещанную безвредность красящего порошка, который должен был «превратить вас на целый день в метаморфа», вред от него был. Когда у тебя назначено свидание, а волосы ведут себя так, будто в них вселилась стая свихнувшихся пикси с запасами вёдер краски на ближайшие двадцать лет, побочный эффект от красящего порошка заметен особенно хорошо.
Обидчивая селёдка по фамилии Нотт не заставила себя ждать. Невинно хлопнув глазами, селёдка сообщила Лизе, что некие юноши находят её ноги недостаточно стройными, а чУдные волосы сравнивают со жнивьём. Несмотря на то, что Лиза была девушкой умной, а потому уверенной в своей привлекательности, Лиза поспешила узнать, кто же из молодых людей считает её длинные прямые волосы, пахнущие ромашковым шампунем, жнивьём. Теодор помялся для приличия и назвал имя. Для искупления вины Симусу пришлось спустить все свои карманные деньги на покупку нескольких коробок конфет «Банановая фантазия». Теодор Нотт сверкал как только что начищенный котёл и ел конфеты, которыми его угощала Лиза, с видимым удовольствием на лице.
Симус Финниган не знал, почему вдруг сравнил Нотта с селедкой. Для селёдки Нотт был слишком тощим, а в существовании тощих селёдок Симус сомневался. Рыба, которую мать Дина Томаса подавала на стол, пока Симус гостил в доме у друга на летних каникулах, была весьма крупной и копчёной вдобавок. Нотт же смахивал на каминную спичку и вид имел отнюдь не копчёный. Скорее непропеченный, как те оладьи, что получались всякий раз у Симуса без особого на то желания.
И вот теперь, стоя у окна и презрительно фыркая в сторону довольного Нотта и хрупкой фиалки Лизы, Симус отчаянно ревновал и завидовал. «Сам тебе морду набью, селёдка чёртова», — селёдка, будто услышав это, подняла голову и, встретившись глазами с Симусом, показала тому язык. Ничего не заметившая Лиза продолжала щебетать и льнуть к ноттовскому предплечью, так как до ноттовского плеча очаровательная крошка (пять футов и четыре дюйма) не доставала. «Сегодня же и набью», — окончательно утвердился в своём решении Симус Финниган, после чего пошёл в библиотеку, где, исписав три листа пергамента, и заснул. Гермиона Грейнджер прочла эссе мирно спящего Симуса, вздрогнула, нахмурилась, и решила, что пусть его лучше будит Дин Томас, чем она. В эссе Симуса Гермиона обнаружила пятнадцать неправильно написанных слов, две кляксы и одно сердечко, с тщательно заштрихованным именем, написанным внутри него. Гермионе Грейнджер отношение Симуса к учёбе претило. Подумать только, спать на раскрытом учебнике и тем самым портить и без того тонкие страницы!
Некоторые люди утверждают, что неспешные прогулки успокаивают нервы. Симус очень был бы рад пообщаться с такими вот чудилами и доступно им объяснить, что разбитое сердце не лечится видом парочек, обнимающихся и целующихся то там, то сям. Наверняка чудилы про любовь и слыхом не слыхивали, а нервы у них шалят по причине того, что любимый тапочек резво ускакал под кровать, или вишнёвый пирог пригорел. Симус решил сбежать от подобной обыденности в сторону злополучных теплиц, где можно было бы спокойно сесть, подпереть подбородок руками и подумать о тщете всего сущего.
Логика Симуса Финнигана обычному человеку была непонятна. Возле входа в одну из теплиц стояли двое и самозабвенно целовались. Настолько самозабвенно, что Симус побоялся им мешать и зачем-то нырнул в ближайшие кусты. Что-то больно ударило Симуса в бок, и, скосив глаза в сторону этого чего-то, бравый гриффиндорец Финниган с трудом подавил естественный порыв вынырнуть обратно и сделать это как можно скорее. Теодор Нотт приложил палец к губам и дёрнул Симуса за штанину, заставляя того присесть. Симус, недоверчиво поглядывая на Нотта, опустился рядом с ним на корточки, отчего немилосердно заболела спина и шея. Спина из-за падения с метлы, а шея… Шею Симус отлежал в тот злополучный вечер в библиотеке. Нотт раздвинул ветки и жестом пригласил Симуса присоединиться. Дин когда-то давно рассказывал Симусу о тех, кто подглядывает за другими людьми, называя их красивым словом «вуайеристы». Теодор Нотт явно к ним принадлежал, и Симус бы не удивился, входи тот в подобный закрытый клуб с членскими карточками и сливочным пивом. Сквозь крошечный просвет увидел Симус знакомый профиль, гриву тёмных блестящих волос и Майкла Корнера, который целовал Лизу Турпин. Сердце, и без того давшее трещину, разбилось окончательно. Глаза Лизы, воспетые Ноттом в одноимённой поэме, сияли «подобно янтарю на дне прохладной реки». Позже эту строчку Теодор вычеркнул, решив, что она слишком пафосна. Симус Финниган наверняка решил бы так же, намекнув вдобавок, что глаза на дне реки это что-то про смерть. Но Теодор Нотт берёг свои литературные таланты для более вдумчивой и тонко чувствующей публики, поэтому рыжему идиоту Финнигану ознакомиться с плодами творчества Нотта не удалось.
Парочка воркующих голубков удалилась минут через пять, дав возможность двум бывшим соперникам вылезти из своего укрытия. Теодор Нотт отряхнул брюки, не по погоде светлые, от налипших травинок и парочки раздавленных жуков. Симус же ради приличия решил завязать шнурок на ботинке, до этого такой чести не удостаивавшийся. Дин часто повторял Симусу, что подобные вещи добром не кончаются, и полетит он, Симус, когда-нибудь кубарем с лестницы. Симус улыбался во весь рот и отмахивался от занудного приятеля. А сейчас ему в голову пришло, что лучше бы он навернулся с лестницы, нежели стоял в данный момент рядом с Ноттом, не зная, что делать дальше.
— И что теперь? — спросил Симус, для которого молчание было непосильным трудом в любой ситуации.
Нотт скривился и не ответил.
— А, вы, рыбы, ведь не особо разговорчивы, — Симус засунул руки в карманы и вновь посмотрел на Нотта.
Теодор Нотт сплюнул себе под ноги.
— Шёл бы ты, Финниган…
Симус ухмыльнулся и исполнил пожелание Теодора Нотта. А придя в гостиную, плюхнулся на диван и горько вздохнул. Настолько горько, что рядом тотчас образовалась Лаванда Браун в компании Парвати Патил. История сокурсника поразила их настолько, что вскоре о ней знали все, включая даже домовиков на кухне. Когда Теодор Нотт услышал эту историю от Панси, он едва не подавился яблоком.
— …И Финниган поставил тебе фингал, а ты ему – целых два. Синяков после драки, говорят, не сосчитать было. Мадам Помфри бегала за бадьяном целых пять раз, а Финнигану даже пришлось вливать успокоительное зелье насильно. Подумать только, всё из-за какой-то глупой хаффлпаффки! — Паркинсон всплеснула руками и выжидающе уставилась на Теодора.
— Из-за какой хаффлпаффки? — спросил Нотт, внимательно изучая родинку на щеке Панси. Родинка была привлекательной, как, впрочем, и сама Панси.
— Так из-за Боунс! Неужели тебя Финниган так крепко приложил по голове, пока вы с ним у озера дрались?
Теодор Нотт положил яблоко в карман и молча вышел. Панси Паркинсон пожала плечами и пересела к Дафне, которая в тот момент как раз обсуждала с Миллисент несчастную Сьюзен Боунс. Обсуждение вскоре перешло на новый уровень, когда Дафна мечтательно закатила глаза и сказала, что Симус Финниган, вообще-то, вполне себе ничего парень, но жаль, что с Гриффиндора. Панси подумала-подумала и согласилась с ней. Да и похабности в записке показались ей вовсе и не такими уж похабностями. Что может быть лучше тайно влюблённого в тебя гриффиндорца?
Не вынеся бесконечных расспросов о том, почему они с Ноттом вдруг не поделили одну из клумб в теплице, и правда ли, что Джинни Уизли наслала на Нотта летучемышиный сглаз в тот момент, когда разъярённый слизеринец намеревался столкнуть Симуса в яму, доверху наполненную белыми астрами, Симус Финниган взвесил все «за» и «против» и отправился на поиски Нотта. Чтобы поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Или как мужчина с рыбой, с весьма конкретной такой селёдкой.
— Ты чего им всем наплёл?! — Симус схватил Теодора Нотта за грудки и встряхнул.
— Это у вас, гриффиндорцев, язык хорошо подвешен. Так что советую тебе припомнить, что ты сам рассказал своим друзьям, — Нотт посмотрел на Симуса сверху вниз, и Симусу сразу стало неуютно. Воспользовавшись паузой, Нотт ударил Симуса коленом в живот.
— Раз уж мы с тобой уже якобы побывали в лазарете, то теперь грех не воспользоваться случаем. Покажешь всем свои ранения, вдруг какая-нибудь дурочка возьмётся тебя пожалеть.
— Да? — выпрямился Симус. — Интересно получается, у меня, значит, синяки, а у тебя ничего? — и с этими словами впечатал кулак в подбородок Нотта. Как раз вовремя, потому что к тому на помощь уже спешил Блейз Забини, на ходу закатывая рукава. Симус привычно присвистнул и дал дёру, решив, что палочку ни Забини, ни Нотт выхватить не успеют. Обернувшись на мгновение, Симус Финниган успел заметить, как беззащитно выглядят худые лодыжки Нотта, выглядывающие из-под задравшихся брючин. «Селёдка, самая настоящая селёдка», — Симус улыбнулся и припустил со всех ног по коридору.
После этого случая всё вроде как поутихло, сплетни, конечно, никуда не делись, но эпичности в них стало на порядок меньше. Симус Финниган наслаждался весенними деньками и довольно быстро забывал предательницу Лизу Турпин, и даже дал уговорить себя Гермионе подготовиться к ЖАБА заранее, то есть, за год до экзамена. А вот лодыжки Нотта забывать получалось как-то плохо. Теодору Нотту жилось куда как легче, он даже достал свой старый блокнот, где до этого рисовал исключительно прекрасную половину человечества, и начал делать наброски, посвящённые Симусу Финнигану. Финниган представал на линованной белой бумаге поначалу в нелицеприятном свете, а позже почему-то в очень даже странном свете: в расстегнутой на груди рубашке и странно улыбающимся. Теодор Нотт закрывал в такие моменты блокнот, потом вновь открывал и вырывал подобные картинки, бросая их втихаря в камин и чуть слышно чертыхаясь. А после вообще блокнот выкинул, чтобы не распалять так некстати разыгравшееся воображение видами Финнигана, правда, уже без рубашки и с задорным огоньком в глазах. Панси Паркинсон блокнот подобрала и поделилась находкой с Дафной. В результате обе слизеринки остались донельзя довольными случайным приобретением: в загребующие руки Панси попал Финниган в одном лишь гриффиндорском галстуке, а у Дафны оказалось три Симуса в рубашке и два — в жёваных штанах и с жутко кривыми ногами. Причины, по которым Теодор Нотт рисовал такие вот картиночки, девушек интересовали мало. А Теодора Нотта причины эти интересовали очень даже сильно. Промучившись пару дней, он решил заняться спортом. Плаваньем, если быть конкретнее. И очень в этом преуспел.
Симус Финниган, удачно избежавший встречи с Гермионой и горой, несомненно, полезных и умных книг, шёл по берегу озера и время от времени кидал в воду камушки. Предварительно камушки проходили строгий отбор, и тот, который удостаивался чести быть метко брошенным и изобразить «лягушечку», ловко подскакивая на гладкой поверхности, подвергался сдержанному поруганию своими менее удачливыми собратьями. После особо хорошей «лягушки» Симус повертел головой по сторонам и заметил тёмно-русую макушку. Обладатель макушки был Симусу хорошо знаком, ещё бы, не узнать Теодора Нотта было бы странно, учитывая то, насколько качественно он умудрялся портить Симусу жизнь. Гриффиндорец Финниган приложил руку козырьком ко лбу и внимательно посмотрел на ноттовскую фигуру. Фигура выделывала непонятные па, подпрыгивая и замирая. Временами она хлопала в ладоши и покачивалась из стороны в сторону. «Никак селёдка умом двинулась?» — по спине пробежал неприятный холодок, но ноги упорно не хотели идти дальше и нести тело владельца в сторону сумасшедшего Теодора Нотта.
Теодор Нотт тщательно разучивал упражнения, чтобы в будущем разминаться по памяти, а не поминутно подбегать к брошюрке «Магспорт и вы». После разминки самое то зайти в холодную воду и бодро проплыть брассом или кролем несколько футов, отфыркиваясь и жмурясь. Теодор снял с себя одежду и аккуратно сложил её стопочкой возле ближайшего камня.
Симус Финниган чуть было не схватился за сердце подобно героине любовного романа, чей жених оказался не лордом Как-его-там, а прохвостом и авантюристом. «Он хочет покончить жизнь самоубийством!» — мысль пронеслась пятихвостой кометой в голове Симуса. Слизеринец, словно подтверждая внезапное озарение Финнигана, ступил в озеро и тут же отдёрнул ногу. «Не может решиться», — догадался Симус. Нотт нахмурил брови и с мрачным выражением лица зашёл в воду.
Симус Финниган плавать не умел, даже по-собачьи. Как не бился над ним Дин, Симус всё равно шёл камнем ко дну и упорно отказывался понимать, как это — «работать ногами». Но тут был другой случай, тут было спасение человека от гибели, а неумение держаться на воде — дело десятое в подобной ситуации. Симус сорвал с себя куртку и футболку и кинулся к озеру. «Лишь бы на глубину не ушёл, — опасался за жизнь селёдки Симус, — а то будем вместе лежать на кладбище».
Теодор радовался погоде и тишине, как вдруг позади него раздался ужасно шумный всплеск. Теодор Нотт недовольно обернулся и увидел светло-рыжую голову Финингана. Лицо у Финнигана было сосредоточенным, а глаза полузакрыты. Губы, моментально посиневшие, Симус плотно сжал, продолжая молотить по воде руками без особого успеха. Теодор удивлённо вскинул брови и развернулся к Симусу. Тот барахтался в воде как слон в луже, а после и вовсе исчез из виду.
— Финнинган! — достаточно громко позвал Нотт и огляделся вокруг. Поверхность озера была идеально гладкой, ни единого намёка на дурацкие шуточки гриффиндорца. «Мерлиновы кальсоны!» — Теодор был умным парнем, а потому сразу поплыл к тому месту, где ещё минуту назад бултыхался Фининган.
Как Теодор и предполагал, Симус оказался донельзя тяжёлым, почти таким же тяжёлым как Миллисент, так некстати упавшая в обморок при виде какого-то насекомого, увиденного ею в гостиной. Пыхтя и отдуваясь, Нотт вытащил тело Финнигана на берег. Что с телом нужно было делать дальше, Теодор смутно подозревал, но за помощью бежать было некуда. Да и некогда, впрочем. Пользуясь случаем, Теодор разглядывал Симуса во все глаза, лихорадочно соображая, как же привести его в чувство. Возле левого соска Финнигана темнели маленькие родинки, Теодор даже не поленился их пересчитать. Ровно шесть. Веснушки на бледной коже Финнигана стали видны ярче и отчетливее, а ещё Теодор Нотт увидел крошечный шрам чуть выше запястья и короткие светлые ресницы. Веки Симуса приобретали неприятный цвет предгрозового неба, поэтому Теодор глубоко вдохнул, зажал нос горе-утопленнику и прижался своими губами к губам Финнигана.
Первым делом Симус Финниган выплюнул из себя всю воду, скопившуюся в лёгких, и хорошенько прокашлялся. И только потом позволил себе разбить Нотту губу.
— Финниган, ты совсем сбрендил?! — держась за губу, Теодор Нотт зло сверкал глазами. — Я тебе, полудурку, жизнь спасаю, а вместо благодарности ты бьёшь меня по лицу!
— А ты никак метишь в королевы бала, а, Нотт? — съехидничал было Симус, но тут же зашёлся в очередном приступе кашля. — Сам виноват! Кто тебя заставлял идти самоубиваться?
Теодор Нотт внимательно посмотрел на Симуса, словно проверяя, не издевается ли тот над ним, и громко захохотал.
— «Самоубиваться!» Надо же додуматься до такого! — веселился Нотт и даже перестал на время беспокоиться о своей вновь испорченной внешности.
— А что мне надо было думать? — Симус сел по-турецки и принялся вытряхивать воду из ушей. Вот и проявляй после этого гриффиндорское благородство.
— Во-первых, Финниган, не надо было подглядывать, во-вторых, если ты видишь, как человек раздевается и идёт к озеру, то предположи, пораскинув своим скудным умишком, что он идёт купаться. Плавать, просто-напросто плавать!
Теодор сложил руки на груди и отчаянно застеснялся своей полуобнажённости. Тем более что Финниган с плохо скрываемым интересом рассматривал слизеринца.
— Можешь просто сфотографировать, — Теодор ухмыльнулся, отчего губе стало ещё больнее.
— Вот ещё, — немедленно покраснел Симус. — И вообще, повторяя твои слова, шёл бы ты, Нотт…
Теодор подхватил одежду и неспешно пошёл вдоль берега, чувствуя, как Финниган прожигает в нём дыру одним своим взглядом.
— Селёдка сунулая, — донеслось до Нотта уже почти и не обидное прозвище. Теодор повернулся к Симусу, впопыхах натягивающему на себя футболку, и гадко усмехнулся.
— Финниган, когда ты в следующий раз будешь тонуть, я тебя спасать не стану.
— Станешь, — абсолютно серьёзно сказал Симус Фининган, догоняя Теодора, и принялся насвистывать глупенький мотивчик. Что-то там про апрель.
«Стану», — подумал Теодор и покосился на взъерошенного Симуса. Тот очень внимательно изучал землю под ногами, будто ему за это обещали несколько сотен галлеонов, и постепенно расплывался в широкой и глупой улыбке.
URL записиМожно я просто покажу тебе то, Йел, что у меня получилось? Без лишних слов.
Обидчивая селёдкаВид из окна был преомерзительным. Симус Финниган крепко сжал зубы и издал шипящий звук, напоминающий о забытом, а потому взбесившемся на плите чайнике. «Набьет он мне морду, ага, как же», — думал Симус, наблюдая за Теодором Ноттом, который прогуливался рука об руку с Лизой Турпин. Лиза Турпин была предметом обожания гриффиндорца Финнигана с самого начала марта, и Симус, напевающий себе под нос «Она придёт в апреле, она непременно придёт в апреле», подразумевал, что в этом самом апреле, а то и раньше, они с Лизой соединят уста в долгом и страстном поцелуе. Но, к огорчению Симуса, Нотт-младший так же избрал Лизу дамой сердца, и между двумя представителями факультетов разгорелась нешуточная борьба за право прижимать прекрасную рэйвенкловку к груди, стоя на Астрономической башне и задыхаясь от порывов ветра. Конечно, Симус и раньше не питал тёплых чувств к слизеринцам, но теперь к этому примешивалась ещё и личная неприязнь. Правда, мощная грудная клетка оставалась достоянием Симуса, зато Нотту пока что выпадал шанс находиться в компании Лизы и шептать той на ухо милые глупости, что не шло ни в какое сравнение с созерцанием Симусом собственной унылой физиономии в зеркале и пристальным разглядыванием мифических кубиков пресса.
В пятничный полдень, что был на прошлой неделе, Симус поймал Невилла Лонгботтома за рукав и попросил поделиться информацией о том, какие цветочки в теплице не должны быть лишены внимания юного садовника Финнигана. Цветочки предназначались Лизе, а потому должны были радовать глаз счастливицы и не пытаться оттяпать палец дарителю. Невилл вздохнул и посоветовал обратить Симусу внимание на редкий вид белых астр, а после пробормотал себе под нос что-то о том, что весенние влюблённости студентов Хогвартса вещь заразная. И если бы Симус свесил голову вниз со своего облачка, на котором не хватало разве что надписи «мечты и грёзы», то он бы узнал, что с утра пораньше Невилла словил в коридоре Нотт и, страшно смущаясь и запинаясь на каждом слове, спросил, не знает ли Невилл, букет каких цветов придётся по душе прекрасной девушке с огромными карими глазами.
Вечером того же дня Симус, воровато оглядываясь, направился в теплицы, где и столкнулся нос к носу с Теодором Ноттом, прижимающим к груди букет тех самых белых астр, вырванных из земли чуть ли не вместе с корнями. Комки грязи падали на ноттовские ботинки, а Симус отмечал в уме, что никогда прежде до этого момента не замечал сходства Нотта с селёдкой. Честно говоря, Симус Финниган до этой встречи на Нотта и внимания-то не обращал. Криво улыбнувшись, Симус посторонился, чтобы пропустить слизеринца к выходу. Миролюбивое настроение Финнигана могла объяснить лишь влюблённость, сделавшая его мягким и податливым, словно тыквенное пюре или пудинг с изюмом. Симус почесал в затылке, глядя на почти что вконец обесчещенную клумбу, и достал из кармана садовые ножницы, одолженные у Невилла. Белые астры испуганно вздрогнули, качнув своими пышными головками.
Зажав в потных руках куцый букет, Симус Финниган выискивал взглядом Лизу. А когда его взор наконец-то остановился на возлюбленной, то Симус едва не лопнул от злости. Багровые же пятна, выступившие на лице слизеринца, наглядно доказывали тот факт, что Нотт встрече с Симусом второй раз за вечер тоже не рад. Лиза Турпин улыбнулась нежной улыбкой и соединила два букета в один. После чего помахала поочерёдно Симусу и Нотту и присоединилась к подругам, направлявшимся в замок.
Симус Финниган смотрел на Теодора Нотта тяжёлым взглядом генерала, который завидел вдалеке вражескую армию раз в десять больше его собственной. Нотт, в свою очередь, хмуро оглядывал Симуса с головы до ног и разве что не разминал пальцы, готовясь к драке. Хотя с его, ноттовским, телосложением, Финнигана удастся разве что задушить, и то, прибегнув к использованию заклинаний. Постояв друг против друга ещё с полминуты, студенты Хогвартса Финниган и Нотт разошлись в разные стороны подобно двум норовистым молодым бычкам, которых спугнул неожиданный окрик хозяина. И, как назло, Симус столкнулся в коридоре со старостой Паркинсон, ехидно улыбнувшейся и снявшей с его факультета баллы за брожение по замку в неположенный час. Теодору Нотту повезло больше, до подземелий он добрался без проблем и, лёжа в кровати, рисовал в воображении образ чудесной темноволосой рэйвенкловки. Но одновременно с образом Лизы всплывал в памяти и образ подлеца Финнигана. Нотт ворочался с боку на бок и кусал подушку. Впрочем, подушка не сопротивлялась и особо не возражала.
На следующий день Симус Финниган, задержавшийся в классе, услышал от мимо проходившего Теодора Нотта, что такой рыжий мозгляк как он, Симус, недостоин даже дышать одним воздухом, весенним воздухом, надо сказать, с такой девушкой как Лиза, а уж свой букет и свои симпатии Симус Финниган может засунуть себе в известное место. А если вдруг не удастся, то он, Теодор, сделает это собственноручно. В ответ Симус заявил, что сунулая селедка на двух ногах, набивающаяся к прелестнице Лизе в поклонники, не заслуживает даже случайного, даже мимолётного взгляда такой феи. И если селедка и дальше будет вести себя неподобающим образом, то Симус наглядно покажет рыбине, где зимуют те, чьё общество всякой приличной селедке должно претить. Нотт хмыкнул и пообещал подкараулить Симуса где-нибудь там, где стоит такая темнота, что хоть глаза выколи, и начистить этому самому Симусу «поганое ирландское рыло». Гриффиндорец Финниган присвистнул и деланно-удивлённым тоном спросил, как Нотт намеревается это сделать, обладая лишь коротенькими плавничками и расфокусированным зрением. Теодор Нотт гордо развернулся на пятках и ушёл, напевая песенку собственного сочинения. Песенка посвящалась некоторым представителям ало-золотых, которые в голове вместо мозгов имеют горошину, да и то не всегда.
Симус старательно придумывал гадости для Нотта. Гадости были все как на подбор отвратительными и кичились своим достоинством. Поймав одну из них за жирные бока, Симус подделал почерк Теодора Нотта и написал три записки похабного содержания. Долго думать над выбором адресатов не пришлось: Гринграсс, Булстроуд и Паркинсон. Записка, предназначенная Паркинсон, содержала в два раза больше похабностей, чем две другие. Маленькая месть представлялась Симусу Финнигану весьма и весьма сладкой. Но вместо того чтобы радоваться своей победе над ноттовским моральным падением, Симус удостоился хлёсткой пощёчины от Дафны Гринграсс и пинка по коленке от Булстроуд, вдобавок гадюка Паркинсон нарисовала на Симуса нелицеприятную карикатуру и распространила её по всему Хогвартсу. Правда, и главную ошибку Симуса ему объяснила всё та же Паркинсон. «Только такой законченный кретин как ты, Финниган, мог додуматься подделать чужой почерк и поставить в конце свою подпись! Ты хоть когда-нибудь думаешь?» Бой был проигран, Нотт торжествовал и даже отсалютовал Симусу бокалом с тыквенным соком за ужином. Дин Томас посмотрел на сникшего в момент друга и придумал новый план действий.
Теодор Нотт признал своё поражение, не явившись во вторник на занятия. Симус радовался и наворачивал круги возле больничного крыла. Несмотря на обещанную безвредность красящего порошка, который должен был «превратить вас на целый день в метаморфа», вред от него был. Когда у тебя назначено свидание, а волосы ведут себя так, будто в них вселилась стая свихнувшихся пикси с запасами вёдер краски на ближайшие двадцать лет, побочный эффект от красящего порошка заметен особенно хорошо.
Обидчивая селёдка по фамилии Нотт не заставила себя ждать. Невинно хлопнув глазами, селёдка сообщила Лизе, что некие юноши находят её ноги недостаточно стройными, а чУдные волосы сравнивают со жнивьём. Несмотря на то, что Лиза была девушкой умной, а потому уверенной в своей привлекательности, Лиза поспешила узнать, кто же из молодых людей считает её длинные прямые волосы, пахнущие ромашковым шампунем, жнивьём. Теодор помялся для приличия и назвал имя. Для искупления вины Симусу пришлось спустить все свои карманные деньги на покупку нескольких коробок конфет «Банановая фантазия». Теодор Нотт сверкал как только что начищенный котёл и ел конфеты, которыми его угощала Лиза, с видимым удовольствием на лице.
Симус Финниган не знал, почему вдруг сравнил Нотта с селедкой. Для селёдки Нотт был слишком тощим, а в существовании тощих селёдок Симус сомневался. Рыба, которую мать Дина Томаса подавала на стол, пока Симус гостил в доме у друга на летних каникулах, была весьма крупной и копчёной вдобавок. Нотт же смахивал на каминную спичку и вид имел отнюдь не копчёный. Скорее непропеченный, как те оладьи, что получались всякий раз у Симуса без особого на то желания.
И вот теперь, стоя у окна и презрительно фыркая в сторону довольного Нотта и хрупкой фиалки Лизы, Симус отчаянно ревновал и завидовал. «Сам тебе морду набью, селёдка чёртова», — селёдка, будто услышав это, подняла голову и, встретившись глазами с Симусом, показала тому язык. Ничего не заметившая Лиза продолжала щебетать и льнуть к ноттовскому предплечью, так как до ноттовского плеча очаровательная крошка (пять футов и четыре дюйма) не доставала. «Сегодня же и набью», — окончательно утвердился в своём решении Симус Финниган, после чего пошёл в библиотеку, где, исписав три листа пергамента, и заснул. Гермиона Грейнджер прочла эссе мирно спящего Симуса, вздрогнула, нахмурилась, и решила, что пусть его лучше будит Дин Томас, чем она. В эссе Симуса Гермиона обнаружила пятнадцать неправильно написанных слов, две кляксы и одно сердечко, с тщательно заштрихованным именем, написанным внутри него. Гермионе Грейнджер отношение Симуса к учёбе претило. Подумать только, спать на раскрытом учебнике и тем самым портить и без того тонкие страницы!
Некоторые люди утверждают, что неспешные прогулки успокаивают нервы. Симус очень был бы рад пообщаться с такими вот чудилами и доступно им объяснить, что разбитое сердце не лечится видом парочек, обнимающихся и целующихся то там, то сям. Наверняка чудилы про любовь и слыхом не слыхивали, а нервы у них шалят по причине того, что любимый тапочек резво ускакал под кровать, или вишнёвый пирог пригорел. Симус решил сбежать от подобной обыденности в сторону злополучных теплиц, где можно было бы спокойно сесть, подпереть подбородок руками и подумать о тщете всего сущего.
Логика Симуса Финнигана обычному человеку была непонятна. Возле входа в одну из теплиц стояли двое и самозабвенно целовались. Настолько самозабвенно, что Симус побоялся им мешать и зачем-то нырнул в ближайшие кусты. Что-то больно ударило Симуса в бок, и, скосив глаза в сторону этого чего-то, бравый гриффиндорец Финниган с трудом подавил естественный порыв вынырнуть обратно и сделать это как можно скорее. Теодор Нотт приложил палец к губам и дёрнул Симуса за штанину, заставляя того присесть. Симус, недоверчиво поглядывая на Нотта, опустился рядом с ним на корточки, отчего немилосердно заболела спина и шея. Спина из-за падения с метлы, а шея… Шею Симус отлежал в тот злополучный вечер в библиотеке. Нотт раздвинул ветки и жестом пригласил Симуса присоединиться. Дин когда-то давно рассказывал Симусу о тех, кто подглядывает за другими людьми, называя их красивым словом «вуайеристы». Теодор Нотт явно к ним принадлежал, и Симус бы не удивился, входи тот в подобный закрытый клуб с членскими карточками и сливочным пивом. Сквозь крошечный просвет увидел Симус знакомый профиль, гриву тёмных блестящих волос и Майкла Корнера, который целовал Лизу Турпин. Сердце, и без того давшее трещину, разбилось окончательно. Глаза Лизы, воспетые Ноттом в одноимённой поэме, сияли «подобно янтарю на дне прохладной реки». Позже эту строчку Теодор вычеркнул, решив, что она слишком пафосна. Симус Финниган наверняка решил бы так же, намекнув вдобавок, что глаза на дне реки это что-то про смерть. Но Теодор Нотт берёг свои литературные таланты для более вдумчивой и тонко чувствующей публики, поэтому рыжему идиоту Финнигану ознакомиться с плодами творчества Нотта не удалось.
Парочка воркующих голубков удалилась минут через пять, дав возможность двум бывшим соперникам вылезти из своего укрытия. Теодор Нотт отряхнул брюки, не по погоде светлые, от налипших травинок и парочки раздавленных жуков. Симус же ради приличия решил завязать шнурок на ботинке, до этого такой чести не удостаивавшийся. Дин часто повторял Симусу, что подобные вещи добром не кончаются, и полетит он, Симус, когда-нибудь кубарем с лестницы. Симус улыбался во весь рот и отмахивался от занудного приятеля. А сейчас ему в голову пришло, что лучше бы он навернулся с лестницы, нежели стоял в данный момент рядом с Ноттом, не зная, что делать дальше.
— И что теперь? — спросил Симус, для которого молчание было непосильным трудом в любой ситуации.
Нотт скривился и не ответил.
— А, вы, рыбы, ведь не особо разговорчивы, — Симус засунул руки в карманы и вновь посмотрел на Нотта.
Теодор Нотт сплюнул себе под ноги.
— Шёл бы ты, Финниган…
Симус ухмыльнулся и исполнил пожелание Теодора Нотта. А придя в гостиную, плюхнулся на диван и горько вздохнул. Настолько горько, что рядом тотчас образовалась Лаванда Браун в компании Парвати Патил. История сокурсника поразила их настолько, что вскоре о ней знали все, включая даже домовиков на кухне. Когда Теодор Нотт услышал эту историю от Панси, он едва не подавился яблоком.
— …И Финниган поставил тебе фингал, а ты ему – целых два. Синяков после драки, говорят, не сосчитать было. Мадам Помфри бегала за бадьяном целых пять раз, а Финнигану даже пришлось вливать успокоительное зелье насильно. Подумать только, всё из-за какой-то глупой хаффлпаффки! — Паркинсон всплеснула руками и выжидающе уставилась на Теодора.
— Из-за какой хаффлпаффки? — спросил Нотт, внимательно изучая родинку на щеке Панси. Родинка была привлекательной, как, впрочем, и сама Панси.
— Так из-за Боунс! Неужели тебя Финниган так крепко приложил по голове, пока вы с ним у озера дрались?
Теодор Нотт положил яблоко в карман и молча вышел. Панси Паркинсон пожала плечами и пересела к Дафне, которая в тот момент как раз обсуждала с Миллисент несчастную Сьюзен Боунс. Обсуждение вскоре перешло на новый уровень, когда Дафна мечтательно закатила глаза и сказала, что Симус Финниган, вообще-то, вполне себе ничего парень, но жаль, что с Гриффиндора. Панси подумала-подумала и согласилась с ней. Да и похабности в записке показались ей вовсе и не такими уж похабностями. Что может быть лучше тайно влюблённого в тебя гриффиндорца?
Не вынеся бесконечных расспросов о том, почему они с Ноттом вдруг не поделили одну из клумб в теплице, и правда ли, что Джинни Уизли наслала на Нотта летучемышиный сглаз в тот момент, когда разъярённый слизеринец намеревался столкнуть Симуса в яму, доверху наполненную белыми астрами, Симус Финниган взвесил все «за» и «против» и отправился на поиски Нотта. Чтобы поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Или как мужчина с рыбой, с весьма конкретной такой селёдкой.
— Ты чего им всем наплёл?! — Симус схватил Теодора Нотта за грудки и встряхнул.
— Это у вас, гриффиндорцев, язык хорошо подвешен. Так что советую тебе припомнить, что ты сам рассказал своим друзьям, — Нотт посмотрел на Симуса сверху вниз, и Симусу сразу стало неуютно. Воспользовавшись паузой, Нотт ударил Симуса коленом в живот.
— Раз уж мы с тобой уже якобы побывали в лазарете, то теперь грех не воспользоваться случаем. Покажешь всем свои ранения, вдруг какая-нибудь дурочка возьмётся тебя пожалеть.
— Да? — выпрямился Симус. — Интересно получается, у меня, значит, синяки, а у тебя ничего? — и с этими словами впечатал кулак в подбородок Нотта. Как раз вовремя, потому что к тому на помощь уже спешил Блейз Забини, на ходу закатывая рукава. Симус привычно присвистнул и дал дёру, решив, что палочку ни Забини, ни Нотт выхватить не успеют. Обернувшись на мгновение, Симус Финниган успел заметить, как беззащитно выглядят худые лодыжки Нотта, выглядывающие из-под задравшихся брючин. «Селёдка, самая настоящая селёдка», — Симус улыбнулся и припустил со всех ног по коридору.
После этого случая всё вроде как поутихло, сплетни, конечно, никуда не делись, но эпичности в них стало на порядок меньше. Симус Финниган наслаждался весенними деньками и довольно быстро забывал предательницу Лизу Турпин, и даже дал уговорить себя Гермионе подготовиться к ЖАБА заранее, то есть, за год до экзамена. А вот лодыжки Нотта забывать получалось как-то плохо. Теодору Нотту жилось куда как легче, он даже достал свой старый блокнот, где до этого рисовал исключительно прекрасную половину человечества, и начал делать наброски, посвящённые Симусу Финнигану. Финниган представал на линованной белой бумаге поначалу в нелицеприятном свете, а позже почему-то в очень даже странном свете: в расстегнутой на груди рубашке и странно улыбающимся. Теодор Нотт закрывал в такие моменты блокнот, потом вновь открывал и вырывал подобные картинки, бросая их втихаря в камин и чуть слышно чертыхаясь. А после вообще блокнот выкинул, чтобы не распалять так некстати разыгравшееся воображение видами Финнигана, правда, уже без рубашки и с задорным огоньком в глазах. Панси Паркинсон блокнот подобрала и поделилась находкой с Дафной. В результате обе слизеринки остались донельзя довольными случайным приобретением: в загребующие руки Панси попал Финниган в одном лишь гриффиндорском галстуке, а у Дафны оказалось три Симуса в рубашке и два — в жёваных штанах и с жутко кривыми ногами. Причины, по которым Теодор Нотт рисовал такие вот картиночки, девушек интересовали мало. А Теодора Нотта причины эти интересовали очень даже сильно. Промучившись пару дней, он решил заняться спортом. Плаваньем, если быть конкретнее. И очень в этом преуспел.
Симус Финниган, удачно избежавший встречи с Гермионой и горой, несомненно, полезных и умных книг, шёл по берегу озера и время от времени кидал в воду камушки. Предварительно камушки проходили строгий отбор, и тот, который удостаивался чести быть метко брошенным и изобразить «лягушечку», ловко подскакивая на гладкой поверхности, подвергался сдержанному поруганию своими менее удачливыми собратьями. После особо хорошей «лягушки» Симус повертел головой по сторонам и заметил тёмно-русую макушку. Обладатель макушки был Симусу хорошо знаком, ещё бы, не узнать Теодора Нотта было бы странно, учитывая то, насколько качественно он умудрялся портить Симусу жизнь. Гриффиндорец Финниган приложил руку козырьком ко лбу и внимательно посмотрел на ноттовскую фигуру. Фигура выделывала непонятные па, подпрыгивая и замирая. Временами она хлопала в ладоши и покачивалась из стороны в сторону. «Никак селёдка умом двинулась?» — по спине пробежал неприятный холодок, но ноги упорно не хотели идти дальше и нести тело владельца в сторону сумасшедшего Теодора Нотта.
Теодор Нотт тщательно разучивал упражнения, чтобы в будущем разминаться по памяти, а не поминутно подбегать к брошюрке «Магспорт и вы». После разминки самое то зайти в холодную воду и бодро проплыть брассом или кролем несколько футов, отфыркиваясь и жмурясь. Теодор снял с себя одежду и аккуратно сложил её стопочкой возле ближайшего камня.
Симус Финниган чуть было не схватился за сердце подобно героине любовного романа, чей жених оказался не лордом Как-его-там, а прохвостом и авантюристом. «Он хочет покончить жизнь самоубийством!» — мысль пронеслась пятихвостой кометой в голове Симуса. Слизеринец, словно подтверждая внезапное озарение Финнигана, ступил в озеро и тут же отдёрнул ногу. «Не может решиться», — догадался Симус. Нотт нахмурил брови и с мрачным выражением лица зашёл в воду.
Симус Финниган плавать не умел, даже по-собачьи. Как не бился над ним Дин, Симус всё равно шёл камнем ко дну и упорно отказывался понимать, как это — «работать ногами». Но тут был другой случай, тут было спасение человека от гибели, а неумение держаться на воде — дело десятое в подобной ситуации. Симус сорвал с себя куртку и футболку и кинулся к озеру. «Лишь бы на глубину не ушёл, — опасался за жизнь селёдки Симус, — а то будем вместе лежать на кладбище».
Теодор радовался погоде и тишине, как вдруг позади него раздался ужасно шумный всплеск. Теодор Нотт недовольно обернулся и увидел светло-рыжую голову Финингана. Лицо у Финнигана было сосредоточенным, а глаза полузакрыты. Губы, моментально посиневшие, Симус плотно сжал, продолжая молотить по воде руками без особого успеха. Теодор удивлённо вскинул брови и развернулся к Симусу. Тот барахтался в воде как слон в луже, а после и вовсе исчез из виду.
— Финнинган! — достаточно громко позвал Нотт и огляделся вокруг. Поверхность озера была идеально гладкой, ни единого намёка на дурацкие шуточки гриффиндорца. «Мерлиновы кальсоны!» — Теодор был умным парнем, а потому сразу поплыл к тому месту, где ещё минуту назад бултыхался Фининган.
Как Теодор и предполагал, Симус оказался донельзя тяжёлым, почти таким же тяжёлым как Миллисент, так некстати упавшая в обморок при виде какого-то насекомого, увиденного ею в гостиной. Пыхтя и отдуваясь, Нотт вытащил тело Финнигана на берег. Что с телом нужно было делать дальше, Теодор смутно подозревал, но за помощью бежать было некуда. Да и некогда, впрочем. Пользуясь случаем, Теодор разглядывал Симуса во все глаза, лихорадочно соображая, как же привести его в чувство. Возле левого соска Финнигана темнели маленькие родинки, Теодор даже не поленился их пересчитать. Ровно шесть. Веснушки на бледной коже Финнигана стали видны ярче и отчетливее, а ещё Теодор Нотт увидел крошечный шрам чуть выше запястья и короткие светлые ресницы. Веки Симуса приобретали неприятный цвет предгрозового неба, поэтому Теодор глубоко вдохнул, зажал нос горе-утопленнику и прижался своими губами к губам Финнигана.
Первым делом Симус Финниган выплюнул из себя всю воду, скопившуюся в лёгких, и хорошенько прокашлялся. И только потом позволил себе разбить Нотту губу.
— Финниган, ты совсем сбрендил?! — держась за губу, Теодор Нотт зло сверкал глазами. — Я тебе, полудурку, жизнь спасаю, а вместо благодарности ты бьёшь меня по лицу!
— А ты никак метишь в королевы бала, а, Нотт? — съехидничал было Симус, но тут же зашёлся в очередном приступе кашля. — Сам виноват! Кто тебя заставлял идти самоубиваться?
Теодор Нотт внимательно посмотрел на Симуса, словно проверяя, не издевается ли тот над ним, и громко захохотал.
— «Самоубиваться!» Надо же додуматься до такого! — веселился Нотт и даже перестал на время беспокоиться о своей вновь испорченной внешности.
— А что мне надо было думать? — Симус сел по-турецки и принялся вытряхивать воду из ушей. Вот и проявляй после этого гриффиндорское благородство.
— Во-первых, Финниган, не надо было подглядывать, во-вторых, если ты видишь, как человек раздевается и идёт к озеру, то предположи, пораскинув своим скудным умишком, что он идёт купаться. Плавать, просто-напросто плавать!
Теодор сложил руки на груди и отчаянно застеснялся своей полуобнажённости. Тем более что Финниган с плохо скрываемым интересом рассматривал слизеринца.
— Можешь просто сфотографировать, — Теодор ухмыльнулся, отчего губе стало ещё больнее.
— Вот ещё, — немедленно покраснел Симус. — И вообще, повторяя твои слова, шёл бы ты, Нотт…
Теодор подхватил одежду и неспешно пошёл вдоль берега, чувствуя, как Финниган прожигает в нём дыру одним своим взглядом.
— Селёдка сунулая, — донеслось до Нотта уже почти и не обидное прозвище. Теодор повернулся к Симусу, впопыхах натягивающему на себя футболку, и гадко усмехнулся.
— Финниган, когда ты в следующий раз будешь тонуть, я тебя спасать не стану.
— Станешь, — абсолютно серьёзно сказал Симус Фининган, догоняя Теодора, и принялся насвистывать глупенький мотивчик. Что-то там про апрель.
«Стану», — подумал Теодор и покосился на взъерошенного Симуса. Тот очень внимательно изучал землю под ногами, будто ему за это обещали несколько сотен галлеонов, и постепенно расплывался в широкой и глупой улыбке.