дедлайновый наркоман
Название: Будто бы магия
Автор: Yellow (...Yellow...)
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Драко Малфой/Гермиона Грейнджер, НМП (Лепус Блэк)
Категория: гет
Жанр: Detective, Angst, Drama, Romance
Рейтинг: R
Краткое содержание: Малфой заперт на площади Гриммо на пару с Грейнджер, и всё бы хорошо, но не ввязаться вместе в неприятности было бы просто некрасиво с их стороны, согласитесь.
Примечание: Написано на Фикатон на Поттер-фанфикш по заявке Hoshi_Mai.
Предупреждения: Детективом это можно назвать только номинально. Присутствует одно (вроде) матерное слово и одна по-настоящему рейтинговая сцена, а также некоторое количество ЮСТа. Автор не стихоплёт, поэтому давайте представим, что Лепус Блэк стихоплётом тоже не был. Это АУ. А может быть, не АУ. Как вам захочется.)
читать дальшеРасскажи, куда идти, зачем идти,
Если заперты двери.
(с) Земфира
Если и есть в мире магия, то она не в тебе и не во мне, а между нами… В попытке понять друг друга и почувствовать…
(с) Перед восходом солнца
Вопреки новым, кажущимся ещё такими непривычными жизненным принципам, которые взрастил в собственной душе Драко Малфой, вид сидящей напротив Гермионы Грейнджер не вызывал ничего, кроме глухого раздражения. В конце концов, кто сказал, что, перейдя на сторону Поттера, нужно начинать относиться ко всему этому львятнику с уважением, преданностью и любовью. Уважение нужно заслужить, преданность приходит со временем, а любовь… Ну так давно известно, что любить Малфои не умеют. Да и не нужна этим всем его, Драко, любовь.
А потому наблюдать напротив читающую что-то с умным видом Грейнджер было неуютно и странно. И глупо, наверное. Как будто ему больше нечем заняться, в самом деле.
— Напомни, почему я должен сидеть в этом старом пыльном доме? — спросил Драко в стотысячный, кажется, раз за последние три проведённых в заточении дня.
— Потому что приспешники Волдеморта всё ещё на свободе, и за стенами этого дома тебя могут подстерегать любые опасности, — тяжело вздохнув, ответила Грейнджер спокойным и нудным тоном, будто зачитывала абзац из учебника по Истории магии. Хотя Малфой был уверен, что даже учебники она читает с большим удовольствием, желанием и рвением, чем общается с ним.
Ну с ума сойти, подумал Драко, какая-то грязнокровка обращается с ним так, будто каждым словом вытирает об него ноги. С ним, Драко Малфоем.
Дура.
— А почему в чёртовом Ордене Феникса считают, что я не могу за себя постоять? — меланхолично поинтересовался он.
Грейнджер наконец отрывалась от книги и посмотрела на него таким взглядом, будто он был первокурсником с Хаффлпаффа, спросившим дорогу в Большой Зал.
— Малфой, не будь идиотом.
Он скрипнул зубами и сжал руки в кулаки. На то, чтобы не взорваться, уходила вся его выдержка.
— Грейнджер, мы сидим здесь третий день. Вдвоём. Никаких гостей. Никаких писем. Никаких новостей. А вдруг там уже перебили всё семейство Уизли. Что ты будешь делать тогда? Плакать у меня на плече? Нужно выйти. И я не боюсь тех, кто может на меня напасть.
— Сиди и не дёргайся, — заявила она. — На свободе ещё слишком много Упивающихся. И после показательного выступления, которое устроила ваша семья полным составом во время Битвы, вряд ли они вам будут рады, ты так не считаешь? Дело не в страхе, Малфой. Просто, я думаю, тебе будет обидно умереть уже после того, как всё закончилось. Твоё самолюбие этого не выдержит.
Он снова вздохнул и откинул голову на спинку кресла. Ненужные, в общем-то, слова о том, что он не умрёт, потому что прекрасно владеет парочкой неприятных заклятий, он высказывать не стал. Грейнджер — она такая, с ней лучше молчать, а то до вечера будешь выслушивать лекции. Но один вопрос волновал его особенно сильно, причём почти все три дня.
— А ты-то сама, Грейнджер, что здесь делаешь? Поттер там пожинает плоды своего труда, Уизли наверняка от него не отстаёт… А как же ты?
— А я отдыхаю, — спокойно ответила она и снова упёрлась взглядом в книгу, как бы намекая, что разговоров ей на сегодня хватит.
Малфой хмыкнул, покачал головой и встал.
Интерьер дома на площади Гриммо поражал своим однообразием. Паутина по углам, темнота, клочками выползающая из-под диванов и кресел, пыльные тяжёлые шторы на окнах, закопчённые камины… В спальне, которую с барского плеча выделили Драко, тусклое окно выходило на не менее тусклую улицу, по которой изредка сновали тусклые магглы, не обращая, конечно же, никакого внимания на него самого просто потому, что не видели. Ощущения от этого выходили очень странными, будто он — пустое место, до которого никому нет дела. И если уж начистоту, то так оно и было на самом деле: кроме Грейнджер с её растрёпанными волосами он никого не видел, да и та держала равнодушный нейтралитет. Есть Малфой — хорошо. Нет Малфоя — не больно-то и хотелось. Иногда ему казалось, что, запрись он на чердаке на неделю, Грейнджер бы и не заметила вовсе.
В этом доме абсолютно нечего было делать. Малфой тенью слонялся по нему, заглядывая во все щели, проверяя каждую комнату, открывая каждую дверь, и чувствовал ужасное опустошение. Потому что война-то наконец закончилась. Сейчас бы сидеть в кои-то веки в свободном от Лорда Малфой-Мэноре и наслаждаться жизнью: кататься верхом, кормить из рук павлинов в парке, радоваться каждому мгновению... Вот только Орден Феникса — грёбаные перестраховщики — решили, что здесь он будет в большей безопасности. И родителей тоже отправили куда-то. Куда-то в другое место. По одним им известным причинам, которыми с Драко Малфоем делиться, конечно же, не посчитали нужным.
Со всей силы ударив всё-таки кулаком по стене в коридоре, Малфой бросился наверх, в свою спальню, где рухнул на кровать и свернулся калачиком. Безопасность безопасностью, но так и до Мунго недалеко. А если и не до Мунго, то до затяжной депрессии уж точно.
*
Вечером, когда молодая эльфийка в хогвартсовском одеянии позвала его к столу ужинать, Малфой встал с кровати, поправил волосы, бросив на себя сумрачный взгляд в зеркало, и спустился. Грейнджер сидела за столом, гипнотизируя стенку напротив и без всякого видимого удовольствия поедая приготовленные эльфийкой яства. Сложив руки на груди, он недолго буравил её взглядом, стоя в дверях столовой. Потом хмыкнул, сел напротив и заявил:
— Всё, Грейнджер, хватит.
— Что, прости?
— Я говорю, что хватит нам с тобой сидеть тут и маяться дурью. Скоро мы покроемся пылью, как статуэтки на камине в гостиной.
— Малфой, у тебя приступ болезненной жажды деятельности? — поинтересовалась она, поднимая брови.
— Брось, Грейнджер. Ты подыхаешь со скуки, я чертовски подыхаю со скуки. Мы должны что-нибудь придумать! Я даже забуду на время, что ты гря… Кхм… Забуду о некоторых своих принципах.
— Мы никуда отсюда не пойдём, Малфой, — категорично заявила она и взяла с тарелки булочку.
— Ладно. Тогда давай придумаем что-нибудь здесь, — как только мог весело отозвался Малфой, хватаясь за вилку и нож и пододвигая к себе тарелку с варёной брюссельской капустой. А потом добавил, уже менее весело: — Если тут, конечно, есть, что придумывать.
Грейнджер задумчиво хмыкнула.
— Надо подумать.
— Вот и думай. Уж это ты умеешь, насколько я помню.
— А ты не умеешь без этой своей мании зацепить собеседника словами, да, Малфой? Нам тут жить ещё неизвестно сколько. Вдвоём. И ты во многом зависишь от меня. Учитывай это, когда говоришь со мной, ладно?
Он снова хмыкнул, но благоразумно заткнулся. Ещё не хватало, чтобы единственный человек в этом заброшенном доме устроил ему бойкот. Даже если этот человек — грязнокровка Грейнджер, вместе со своими дружками мешавшая ему жить все семь лет обучения в Хогвартсе. Можно и потерпеть ради такого дела. Ведь никто не помешает высказать всё, что он о ней думает, уже после того, как они выйдут на свободу, верно?
После ужина Грейнджер снова удалилась в излюбленную библиотеку, а Малфой засел в гостиной перед камином, потягивая апельсиновый сок из красивого хрустального бокала. Он принципиально не пил алкоголь после того, как на пятом курсе его три дня мотало из стороны в сторону, когда добрые друзья почти насильно напоили его огневиски после очередного матча по квиддичу. Снейп тогда орал так громко, что, кажется, тряслись стёкла на самом верху Астрономической башни. Снейп орал, а Малфой хотел сдохнуть, потому что невозможно же слушать крики такой громкости, когда твоя голова раскалывается на две половины, а каждое движение вызывает рвотные позывы.
Мысли о Снейпе тянуще и уже почти привычно отозвались болью где-то в сердце, и Малфой, хмыкнув, отсалютовал камину бокалом, выпивая в очередной раз за упокой самого здравомыслящего и, что уж скрывать, самого любимого своего профессора.
Посуда в этом доме, включая бокалы, была, пожалуй, единственным, что действительно приносило хоть какое-то эстетическое наслаждение. Вензеля семейства Блэков смотрелись на резном хрустале вполне гармонично, почти не уступая посуде семейства Малфоев, перебитой, кстати, почти полностью во время попоек Упивающихся. Теперь Драко сидел в кресле у камина, крутил в пальцах бокал с апельсиновым соком, смотря сквозь него на пламя в камине, и нехотя вспоминал, что его мать — в девичестве Блэк, а значит, она тоже когда-то могла держать именно этот бокал и крутить его в пальцах, сжимать тонкий хрусталь. Почему-то эта мысль была очень приятной и позволяла развалиться в кресле, расслабиться и неспешно думать о родителях, о собственной жизни, о своём нынешнем положении.
Скорее всего, именно из-за этой расслабленности Драко не сразу услышал, как позвала его из библиотеки Грейнджер. А она звала долго, громко и почти истошно, так, что Драко, услышав, наконец, подпрыгнул в кресле, потянулся за палочкой и пулей понёсся на второй этаж.
— Что случилось? — воскликнул он, забегая в библиотеку, и Гермиона к своей радости увидела, как слетела с него вся спесь, как он в панике начал шарить по стенам взглядом и даже заглянул за ближайший шкаф. Со страхом на лице, надо сказать, заглянул.
После этого Грейнджер ничего не оставалось кроме как ухмыльнуться и, пожав плечами, спокойно сказать:
— Ничего особенно. Нашла тут кое-что.
Малфой сверкнул в её сторону глазами и поспешно запихал палочку обратно в карман брюк.
— А чего орала так, будто тебя тут Лорд насилует? — саркастично, уже полностью справившись с собой, спросил Малфой.
— Хотела насладиться зрелищем, как ты в панике прибежишь меня спасать, — в тон ему ответила Грейнджер.
— Насладилась?
— Недостаточно. Может, повторим?
— Как-нибудь в другой раз, Грейнджер, сегодня я не в настроении.
Она отвела взгляд, пряча улыбку. Потом одёрнула сама себя и сказала:
— Ладно, неважно. Смотри, что я нашла. Тебе должно понравиться.
Она чуть отошла в сторону и указала на лежавший на столе клочок пергамента, жёлтый от времени и потёртый. На него падал тусклый свет одиноко стоявшей на столе свечи, и Драко поёжился. Касаться пергамента почему-то казалось верхом глупости, будто инстинкт самосохранения, шестое чувство или что там обычно водится у человека во всю кричало ему о предостерегающей его опасности.
Но Малфой не был бы Малфоем, если бы показал свой страх перед девушкой. Нет, не так. Если бы показал свой страх перед выходцем с прекрасного факультета великого Годрика Гриффиндора, потому что на этом факультете воспитывали тех, кто бросался в огонь и воду за любым страждущим, не боясь обжечься, промочить ноги или попросту умереть. Гриффиндорцы никогда не понимали слизеринской осторожности и осмотрительности, желания прислушаться к собственным ощущениям, вот таким, кричащим об опасности. Гриффиндорцы всегда принимали это за трусость. Глупые, недальновидные щенки.
Хотя, надо сказать, Драко считал, что пусть лучше грифы бросаются под палочки, чем он сам.
Но факт оставался фактом: несмотря ни на какие предчувствия, Малфой сел за стон, придвинул свечу почти к самому своему лицу и впился взглядом в пожелтевший пергамент.
Я там, где свет и где тепло,
Найди меня отцам назло,
Я помогу тебе найти
Ответ, как тайны обойти.
— Что это, Грейнджер? — удивлённо спросил Драко, переводя взгляд с пергамента на её лицо.
— Ну ты совсем глупый, Малфой, — заявила Гермиона. — Неужели не понял? Это загадка.
— Какая ещё загадка?
— Какая-какая. Простая! — уверенно ответила она. Потом добавила уже менее уверенно: — Ну, я думаю, что простая.
— И позволь поинтересоваться твоими умозаключениями. А также позволь узнать ответы на вопросы: где ты это нашла, зачем тебе это нужно и что ты хочешь с этим делать.
— Всё просто, Малфой. Я нашла эту записку в потайном отделении стола. Знаешь ли, она была хорошо запрятана, и если бы не моя привычка держать руки под столом во время чтения, я бы её не нашла.
— Хм. Забавная привычка. А что ты обычно делаешь руками под столом? — Малфой сам не понял, зачем это спросил, но видеть пятнами расплывающийся по щекам Грейнджер румянец было воистину прекрасно.
— Сволочь ты, Малфой.
— Не без этого. И всё-таки.
— Обычно я… Ну, не знаю, как объяснить. Поглаживаю столешницу с нижней стороны, — Малфой приподнял бровь. — Привычка у меня такая, Малфой. Вот у тебя нет привычек? Кроме вот этой мерзкой, когда ты во всём видишь только плохое. По себе, знаешь ли, людей не судят.
— О, всё, Грейнджер, прекрати опять возмущаться и читать мне морали! — он поднял руки и попытался загородиться ими от Гермионы. — Давай уже… По существу.
Грейнджер тяжело вздохнула, прикрыв на пару секунд глаза, потом продолжила:
— Там был секретный замок. Можешь залезть и посмотреть. Так вот, Малфой, я думаю, это какая-то семейная тайна семейства Блэк. И раз уж мы с тобой заперты в этом доме и оба умираем со скуки, я предлагаю заделаться Холмсом и Ватсоном и разгадать эту тайну.
— Кем-кем заделаться?
— О, Боже. Не важно, Малфой. Не спрашивай. Просто давай решим эту задачку. Ну, или если ты не хочешь, то я могу решить её сама.
С этими словами она выдернула пергамент из-под носа Малфоя и склонилась над столом, стараясь получше вглядеться в строки, будто от её пристального взгляда текст мог измениться. Он видел, как двигались её губы, беззвучно повторяя написанные на пергаменте слова, как она сдвинула брови к переносице так, что между ними залегла аккуратная, привычная морщинка, как потёрла пальцами лоб.
— Мерлин Великий, я ещё об этом пожалею, — простонал он. — Давай уже, рассказывай, что ты там вычислила.
Грейнджер разом засияла и посвежела, будто для полного счастья ей нужны были зрители, которые будут рукоплескать её гениальным выводам и прекрасным умозаключениям. Будто без одобрения она уже ничего не может.
— Смотри, — бодро начала она, — у нас четыре строки. Первая — «Я там, где свет и где тепло…» — это явно о кухне.
— Или о любом камине в доме Блэков. Сколько тут каминов?
— Хм, я не подумала об этом.
— Ты вообще мало думаешь, Грейнджер.
— Утром ты говорил абсолютно противоположные вещи, — отрешённо заявила она как бы между прочим, снова склоняясь над пергаментом. — Ладно, предположим, камин. Хотя вряд ли. Я всё же склоняюсь к кухне.
— Это было бы слишком просто. Если это, конечно, действительно записка кого-то из семейства Блэк. У чистокровных свои причуды, Грейнджер. Вам, гр… кхм… магглорождённым этого не понять.
— Знаешь, я слышу это от тебя на протяжении семи лет, а пока не заметила особых особенностей. Ну, кроме той, что на некоторых чистокровных особях смешение крови действительно отражается в полной мере. Особенно на их интеллекте.
Малфой почувствовал, как она ступает на страшную, запретную для него пока территорию и поспешил перевести тему:
— Ладно, забудь. Хоть я и чувствую, что это слишком просто. Давай дальше.
— Дальше «Найди меня отцам назло». Подразумеваю, что в этой строке указывается на то, что в итоге мы можем найти. Это должно быть что-то запретное, раз «отцам назло», верно?
— Ага, например, навозная бомба, которую отобрал отец у ребёнка.
— Почерк-то не детский.
— Ну правильно, отец решил подурачиться над сыном и написал ему записку о том, как найти отобранную навозную бомбу.
Почему-то не допустить того, чтобы Грейнджер всерьёз занялась этим пергаментом, казалось очень важным, но он понимал, что эту чёртову всезнайку вряд ли что-то теперь оторвёт от очередной задачки. Малфоя всегда удивляло, почему шляпа не отправила её в Рэйвенкло, ей там самое место бы было.
— Малфой, не беси меня. Не хочешь помогать, так не мешай дурацкими советами, — почти рассержено отмахнулась от него Грейнджер, и Драко в очередной раз подумал, что за последний год, когда они с Поттером и Уизли шлялись по лесам и полям, она действительно очень изменилась. С виду осталась той же лохматой заучкой, вот только характер стал жёстче, да и душа, кажется, очерствела.
Тяжело вздохнув, Малфой тоже склонился к пергаменту. В конце концов, он также наверняка стал другим. Тот Драко Малфой, который был два года или даже год назад, и рядом не стоял с тем, который был сейчас. Тот уж точно не стал бы бросать Лорда, спасать Поттера, выбирать не ту сторону. Не ту — в смысле ту, на которой он сейчас находился. Спрашивать помощи у Ордена Феникса. Жить в поместье, принадлежащем Поттеру. Склонятся с Грейнджер к одному и тому же пергаменту, так низко и так рядом, что её волосы щекотно прикасались к его щеке. Он вздрогнул, нервно подул на них и постарался не думать о собственном положении — как сиюминутном, так и вообще.
— В общем, — как ни в чём не бывало продолжила Грейнджер, — я считаю, что в том самом месте, где тепло и светло, мы найдём что-то, что сможет привести нас к чему-то.
— Отлично, Грейнджер, — стараясь сохранить серьёзность, сказал Драко. — Пойдём же, найдём то, не знаю что, там, не знаю где, затем, не знаю зачем.
Он всё-таки не удержался и хмыкнул. А потом и вовсе залился смехом, слишком громким и весёлым.
— У тебя истерика, Малфой? — деловито поинтересовалась Гермиона. — Мне уже слать сову в Мунго?
— Просто… Просто твои детективные способности меня невероятно поражают, Грейнджер. Честное слово, это было просто гениально.
Он без сил упал в кресло, всё ещё держась за живот. Она уселась в кресло напротив, сложив руки на груди.
— Истерик, — заявила после небольшой паузы.
Малфой предпочёл не отвечать. Она ведь и так знала всё, что он о ней думал. Ну, или почти всё.
*
Дуру Грейнджер оттащить от этого пергамента было невозможно. Когда следующим утром Малфой проснулся от скрежета и грохота, ему показалось, что на поместье напало стадо рассвирепевших гиппогрифов. Подскочив с кровати, он кинулся вниз, выставив перед собой палочку. И когда, почти скатившись по лестнице в кухню, обнаружил там стоящую на коленях у огромной печи перемазанную сажей Грейнджер, он долго не мог решиться — плакать ему от горя за свою жуткую судьбинушку, рассмеяться или хорошенько врезать Грейнджер по её чрезмерно умному лбу, чтобы выбить всю умную дурь.
В конечном итоге он просто сел на стул и постарался успокоиться. А Грейнджер, деловито окинув его взглядом, задумчиво выдала:
— Доброе утро, Малфой. Ты в курсе, что на тебе только пижамные штаны?
Он хмыкнул и, напустив яда в голос, ответил:
— Доброе утро, Грейнджер. А ты в курсе, что сегодня вместо макияжа у тебя на лице три слоя сажи?
После этих милых приветствий они разбрелись по комнатам и встретились только на завтраке. Меланхолично намазывая малиновый джем на тост, Малфой думал о том, как долго он сможет ещё прожить в этой дыре с этой вот сидящей напротив сумасшедшей, когда Грейнджер спокойно сказала:
— Я нашла вторую подсказку. В кухне, в этой огромной печи.
— Значит, мы всё-таки ищем навозную бомбу.
— Да с чего ты взял?
— Да с того, что ни один нормальный человек не будет задавать таких глупых вопросов, ответы на которые лежат на поверхности. Это нелепо.
— О, выходит, я глупая, раз нашла следующую подсказку, верно, Малфой, ты это хотел сказать? Говори уж прямо, зачем прятать смысл между строк.
— Читай давай подсказку, — отмахнулся от неё Малфой и глотнул чаю. — По крайней мере, ты перемазалась, как эльф, пока лазила по этой чёртовой печи.
Грейнджер сверкнула в его сторону глазами, но промолчала и, достав из кармана джинсов очередной клочок пергамента, зачитала вслух:
— Мою подсказку ты нашёл,
С ума от простоты сошёл.
Теперь загадка посложнее:
Я там, где всем меня виднее.
— Дай-ка сюда, — протянул он руку через стол, и Грейнджер послушно вложила в неё пергамент. — Хм. Значит, предыдущее специально было задумано так просто? Что ж, Грейнджер, тогда…
Она застыла с открытым ртом, пристально на него глядя. Неужели Малфой действительно готов извиниться, билась удивлённая мысль в её голове.
Малфой увидел её выражение лица и ухмыльнулся:
— Тогда в этот раз разгадывать точно мне, раз уж ты способна решать только детские задачки.
Насупившись, Гермиона молчала до самого окончания завтрака, а потом развернулась и ушла, громко хлопнув дверью библиотеки наверху. Не то чтобы Малфою действительно было важно, говорит ли она с ним за завтраком. Но слышать этот категоричный стук двери почему-то было неприятно.
Со второй подсказкой он промаялся два дня, но так и не понял её. Виднее. Виднее может быть всё, что угодно. Люстры, газовые рожки на стенах и свечи — то, на что первое падает взгляд, когда входишь в комнату. Шпиль на крыше, видный издалека. Картины и портреты, украшающие стены.
Картины.
На этом моменте в голову Драко пришла идея — тоже слишком простая для того, чтобы оказаться правдой. Но, как показала практика…
Встав из кресла в гостиной, к которому за последние два дня успел почти прилипнуть, так долго в нём просиживал, Малфой тихонько пробрался в холл и заглянул за длинный чёрный гобелен, свисающий от потолка и до самого пола на одной из стен.
— Миссис Блэк? — шёпотом поинтересовался он. — Вы спите? Могу я вас кое о чём спросить?
— Грязнокровки, — донеслось еле слышно из-за гобелена. — Осквернители рода. Вон из моего дома.
— Нет-нет, миссис Блэк, это я, Драко Малфой, сын вашей племянницы Нарциссы.
— Нарси? Это ты?
— Да нет же! — чуть не вышел из себя Драко, но вовремя перевёл дух. — Драко. Её сын. Можно с вами поговорить?
— Поговори, — прошелестело из-за гобелена.
— А вы не будете кричать?
— А с тобой нет грязнокровок?
— Что вы, я один.
— Тогда не буду.
И он одёрнул гобелен. Изображённая на портрете дама сначала зажмурилась от яркого дневного света, а потом окинула его холодным оценивающим взглядом, выдержать который было очень сложно. В конце концов она кивнула сама себе и изрекла вердикт:
— Достойный сын своих родителей. Они здесь?
— Увы, нет, я гощу в этом доме один. Но я обязательно передам им наилучшие пожелания от вас в следующем письме, и, уверен, они ответят вам тем же, — чуть склонившись, пафосно продекламировал Драко.
— Гостишь в этом доме? — будто и не заметив комплиментов, поинтересовалась Вальбурга. — Я думала, поместье наконец перешло в надёжные, чистые руки.
— Оно всё ещё принадлежит Гарри Поттеру, мадам.
— Грязная скотина, — забыв обо всём своём аристократическом величии, заявила почтенная миссис Блэк с портрета. — Когда-нибудь я вышвырну отсюда всю эту шваль. Но сейчас я вижу, ты чем-то обеспокоен, юный Малфой. Чем же?
— О, не стоит, я готов ещё долго поддерживать с вами светскую беседу, — вежливо ответил Драко, чувствуя на самом деле, как тонко начинают стучать с внутренней стороны черепной коробки молоточки.
— Знаешь, разговоры и погоде и дорогах наскучили мне ещё при жизни. Расскажи, что тебя волнует.
Драко помялся немного, раздумывая, потом всё-таки решился и достал из кармана пожелтевший от времени, заляпанный сажей кусок пергамента. Вальбурга на портрете чуть наклонилась, всматриваясь, а потом разогнулась и громко хмыкнула. На её лице блуждала странная улыбка.
— Знаешь, говорят, мой двоюродный прадед Лепус был тем ещё чудиком. Одно время его даже хотели выжечь с фамильного древа, да не успели — раньше откинул свои чудаковатые копыта. Я никогда его не знала, конечно, но в детстве слышала немало историй о том, какие чудачества он время от времени исполнял. Мои родители, знаешь ли, считали, что рассказы о его похождениях — это почти то же, что и детские сказочки. Не то чтобы я была против и они мне не нравились, но сами принципы воспитания… Впрочем, это мелочи. Итак, любимой историей родителей была история о спрятанных в поместье огромных сокровищах, которые никто не мог найти. Конечно, ты воспитывался в Малфой-Мэноре, и я уверена, что там были сотни точно таких же историй, которые, впрочем, были вымыслом, и сейчас ты хочешь поинтересоваться, с чего вдруг я заговорила об этих историях так, будто они и в самом деле существуют. Но я советую тебе прочитать дневник моего покойного отца — тетрадь должна лежать где-то в библиотеке, думаю, твои руки не отсохнуть использовать Акцио — и ты поймёшь, что данная история далека от тех потешных рассказиков, которыми тебя пичкали в детстве няньки и эльфы. Я могу сказать тебе только одно: я не завидую тебе, юный Малфой. И жалею, что в тебе откуда-то взялась эта странная любознательность, которую не пристало иметь чистокровному аристо… — она вдруг замолчала, пристально глядя на кого-то позади Драко. И, в стотысячный раз за последние несколько дней выхватывая палочку, Малфой резко повернулся, наткнувшись взглядом на опешившую Грейнджер, застывшую посреди лестницы. Вальбурга же разразилась почти сразу: — Грязнокровка! В моём доме! Отребье! Шваль! Прочь отсюда!
— Извините, — буркнул Драко, поворачиваясь к портретной родственнице, и со всей силы потянул за гобелен.
— Что?! Юный Малфой, ты за это ещё ответишь!
— Грейнджер! Что стоишь, будто Петрификусом тебя пришибло? Помогай!
И когда она потянулась закрывать портрет с другой стороны, они наконец одолели шторы, в очередной раз очень грубым способом заткнув очень грубую глотку Вальбурги Блэк.
— Что ты тут делал? — поинтересовалась Гермиона, стараясь отдышаться.
— Общался с родственниками, — саркастично ответил Драко. — Я, видишь ли, скучаю здесь по нормальным людям.
— Это она-то нормальная? — пропустив подколку мимо ушей, спросила Грейнджер.
— Ну да, — нехотя согласился Малфой. — Она немного того определённо. Слишком повёрнутая на… всяком.
— Так о чём ты с ней шушукался?
— Ни о чём, — резко оборвал Драко. — Мне нужно в библиотеку. Сейчас же.
Взбегая по лестнице, он слышал, как Грейнджер бежит за ним — ну ещё бы, Малфой решил посягнуть на её святая святых. Но мысли всё равно были заняты другим. В ушах набатом стучало Вальбургино «я не завидую тебе, юный Малфой». Чёрта с два, думал Драко, врываясь в библиотеку. Что бы там ни было, но я справлюсь с этим. Даже предостережение старой карги — не так уж важно. Совсем неважно. Главное — найти дневник.
Влетев в библиотеку, Драко выкрикнул:
— Акцио, дневник Поллукса Блэка!
И в его свободную руку почти сразу влетела толстая тетрадь в невзрачном чёрном переплёте.
— Что это, Малфой? — спросила Грейнджер, как будто не слышала, как он произносил заклинание.
— Дневник Поллукса Блэка, — повторил Малфой, оглаживая тетрадь пальцами. — И что-то мне подсказывает, Грейнджер, что мне не понравится то, что я там найду.
*
Поллукс Блэк был обычным магом, помешанным на чистоте крови. Таких были тысячи, и до сих пор мало что изменилось — в словах, которые Поллукс доверял своему дневнику (личным его не поворачивался назвать язык, ведь даже Вальбурга была в курсе того, что было в нём написано), Драко видел убеждения Люциуса и свои собственные слова. Те самые, которые так часто произносились им до того, как он стал прихлебателем Ордена Феникса. Возможно, со стороны могло показаться, что эта связь с другой, непривычной стороной, связь с Поттером и его друзьями, повлияла на Малфоя не так уж сильно, но он знал, что это не так. Да и решение покинуть стройные ряды Упивающихся Смертью возникло, слава Мерлину и всем богам, ещё до кончины Тёмного Лорда. Драко и представить себе не мог, что бы произошло, если бы он выдал тогда Поттера в поместье, если бы Нарцисса указала на то, что Поттер жив, в лесу, если бы Люциус не принял волевое решение увести их с поля боя в самый ответственный момент. Драко не хотел думать об этом, но всё равно думал, часами сидя на подоконнике в доме Блэков, зарывшись пальцами в волосы, взлохмачивая идеальную причёску.
Теперь они, вся их семья, в безопасности, Орден принял их под своё крыло, как принимал ещё сотни людей до и после них, и Малфой понимал, что глупо говорить о том, что его держат здесь насильно. Он отказался от собственной воли — по крайней мере, на ближайшее время — в тот самый миг, когда подошёл к Поттеру после Битвы за Хогвартс и сказал, что просит помощи. Сказал, что боится, а Люциус с Нарциссой стояли позади него и тоже боялись — того, что оставшиеся приспешники Лорда найдут их и отомстят (слишком хорошо Малфои знали, как могут мстить эти низкие твари), а ещё больше боялись, что Поттер откажет, окинет их безразличным взглядом и просто отправится оплакивать своих погибших. Потому что Малфои — те, потерянные, предавшие всех и вся, — были никому не нужны. Но Поттер на то и гриффиндорец, дракклы бы подрали весь их факультет. Поттер протянул ему руку, и Драко ничего не оставалось, кроме как сжать её изо всех последних сил. И Поттер сказал, что им не стоит никуда уходить, и, обратившись к кому-то из своих друзей, попросил отвести Малфоев в один из классов и запереть. Драко тогда до ужаса испугался, что Поттер отправит их в Азкабан, потому что зачем же ещё запирать эти чёртовы двери. И только через пару часов безликого, отрешённого молчания отца и горьких слёз матери понял: Поттер запер их, чтобы защитить от тех, кто был снаружи. Потому что эти герои жаждали добить всех и каждого, и никто, никто и никогда не осудил бы их за это.
Потом Поттер пришёл за ними и повёл в директорский кабинет, где был долгий разговор с МакГонагалл и заинтересованный взгляд Северуса с портрета. И Драко помнил это очень хорошо: ощущение, будто тебя резко включают в жизнь, пробудив от затяжного обморока Энервейтом. И ты видишь и впервые за долгое время осознаёшь, что война закончилась, что Волдеморт отправился к праотцам, что Хогвартс полуразрушен, что Снейп погиб также, как и ещё десятки, сотни людей. И что они, Малфои, выжили в очередной раз, выпутались, на этот раз вовремя перейдя на нужную сторону. И что теперь можно впервые за несколько лет вдохнуть полной грудью, не боясь, что получишь в лоб Круциатусом за громкое дыхание, крадясь ночью по галереям собственного дома.
На площадь Гриммо его отправили почти сразу. Поттер, Шеклболт и Артур Уизли сами накладывали на дом защитные заклинания, да так много, что магия искрилась в воздухе и трещала, и казалось, что её можно потрогать пальцем, сгрести руками и сжать в ладонях, будто вату. Они наложили столько заклятий, что сам Драко, будучи в здравом уме, никогда бы не решился переступить порог этого дома — ни изнутри, ни снаружи. Поттер опять запер его, защищая от только ему ведомых опасностей внешнего мира. И Драко до сих пор не мог понять этой его… заботы?
А на второй день пришла Грейнджер. Вошла через камин, поставила на пол дорожную сумку и сказала, что займёт свою спальню — третью справа на четвёртом этаже. И когда Драко ответил, что сам занимает спальню на третьем, она только хмыкнула и сказала, что это хорошо — библиотека на втором, а значит, им не придётся особо пересекаться. И ушла наверх, громко стуча тяжёлой, видимо, сумкой по ступенькам.
А Малфой стоял в гостиной и провожал её взглядом, беззвучно открывая и закрывая рот, не в силах выдавить из себя ни одной колкости, на которые так богат был обычно его идеальный английский.
И теперь, когда они живут вместе — Мерлин, он и Грейнджер в одном доме, и ещё ни разу не поцапались нормально, — ему оставалось, пожалуй, только мысленно показать старику-Поллуксу с его бредовыми чистокровными идеями язык, да послать его к соплохвосту в задницу, чтобы не мешал. Не мешал заново строить собственную жизнь и пытаться перестать быть в ней лишним. Спокойно выйти за дверь и улыбнуться солнцу и свежему ветру, и дождю, и листве на деревьях. Улыбнуться Поттеру и Грейнджер, а в качестве апофеоза — Рональду Уизли. А потом наблюдать, как они падают в затяжные обмороки от такого свалившегося на них счастья. И радоваться этому, потому что это, наверное, и есть настоящая свобода.
Нет, Поллукс Блэк, ты должен был понять раньше, что твоя жизнь — неправильная, ужасная в своей мерзости. Ты должен был понять это до того, как стал протаскивать в Министерство законы о травле магглов. До того, как получил Орден Мерлина за свои сомнительные заслуги. И уж точно до того, как нашёл странный пергамент в потайной нише стола в библиотеке. Потому что именно этот пергамент привёл тебя к неминуемой и ужасной гибели.
*
— Мы с тобой встряли, Грейнджер, — замогильным голосом сказал Малфой, падая в любимое кресло в гостиной и кидая на кофейный столик пузатую чёрную тетрадь Поллукса. — Мы встряли по самое не могу.
— Что случилось? — одновременно деловито и устало спросила Гермиона, как будто привыкла каждый день распутывать эти самые «по самое не могу», а Драко вдруг понял, что да, действительно привыкла. Весь прошлый год они с Поттером и Уизли явно не на Лазурном берегу отдыхали.
— Да так, — хмыкнул Драко. — Всего лишь на этих пергаментах неснимаемое проклятье. Ты рада, Грейнджер? Я, например, готов прыгать от счастья, честное слово.
Он видел, как она поменялась в лице и захлопала глазами — совершенно по-детски.
— Но… Как… — попыталась выговорить она, но замолкла, зарывшись руками в волосы. Малфой прямо видел на её лице смену эмоций: параноидальное «меня опять хотят убить», горькое «я опять скоро умру», истеричное «но почему именно сейчас, когда всё уже хорошо» и, наконец, суровое «не паникуй раньше времени, эмоциональная дура». И именно после этого выражения Грейнджер села ровно, спрятала дрожащие ладони и почти нехотя, с какой-то ужасающей скукой произнесла:
— Рассказывай. По порядку.
Малфой потёр лицо ладонями, потом со стоном отнял их и выполнил просьбу:
— Мой пра-пра-кто-то там, Грейнджер, некий Лепус Блэк (ты, кстати, знаешь, что Лепус значит «заяц», ха-ха) был сбрендившим экспериментатором и недоделанным клоуном. Ну, знаешь, как… — он нервно пощёлкал пальцами, — о, как близнецы Уизли, только куда глупее и злее (Мерлин, я только что признал, что Уизли могут быть умнее Блэков, куда катится мир). Так вот этот самый Лепус безумно любил хохмить над своими домочадцами. О нём даже семейные сказочки складывали, в духе «А однажды Лепус-дурачок наслал на ночной горшок темномагическое заклинание огнедыхания, и филейная часть младшего отпрыска семейства Блэк, наследника миллионных состояний, стала похожа на окорок свежезажаренного поросёнка». В каждой семье, где почитают традиции, есть такие истории. Моя эльфийка Дафни, которая помогала маме воспитывать меня, рассказывала примерно такое же о семействе Малфоев. Даже предоставленным самим себе маленьким чистокровным волшебникам иногда нужно поверить, что их семья — обычная, просто у мамы и папы слишком много дел. Проблема только в том, что в большинстве семей эти истории — действительно выдумка. Ну, или дела совсем давно минувших дней. Семейство Блэк несколько поколений назад имело счастье принимать в свой круг Лепуса. Одно время его хотели даже изгнать из семьи и выжечь с фамильного древа, а в ту пору, между прочим, такие кардинальные меры принимались намного реже, чем в пору помешанной на семейной правильности Вальбурги. Но никто не успел, потому что Лепус очень удачно для себя и совершенно неудачно, как оказалось, для семьи умер, экспериментируя с чем-то опаснее детского горшка и огнедышащих чар. В наследство своим потомкам Лепус оставил некоторые странные вещи — кусачие штаны, например, или удушающий шарф…
— Да, я помню, мы находили такие, когда чистили дом.
— И вы наверняка подумали, что это какая-то тёмная магия, и все чистокровные волшебники именно такие, да? — он дождался её неуверенного кивка. — Мы, конечно, не всегда кажемся добрыми, белыми и пушистыми, Грейнджер. Но ни один уважающий себя волшебник никогда не догадается до такого вот бреда. Видимо, Лепус совсем себя не уважал или же совсем слетел с катушек.
— Зачем же его вещи хранили столько лет?
— Есть примета складывать вещи погибших членов семьи в сундуки на чердаке, — Малфой заметил, как брови Грейнджер медленно поползли вверх и поспешил пояснить: — Они должны сами превратиться в прах, иначе призрак умершего вернётся и будет по ночам пугать эльфов. А как известно, если эльфов напугать, они начнут готовить невкусно, а потом и вовсе отравят хозяев — случайно, конечно.
— Странные у вас приметы.
— Ха, Грейнджер, если ты помнишь, я зачем-то ходил на маггловедение. До сих не знаю, зачем, но ходил. Так вот маггловские приметы не менее странные и идиотские. До сих пор помню про женщину с пустым ведром — что за бред, какая разница, с каким ведром она идёт. Женщина с ведром — это в любом случае неприятно. Или про чёрных котов — ещё хуже. Чёрные коты издревле считаются в магическом мире особыми существами. И совершенно не приносят никаких несчастий.
— А я на фестралах каталась, — почти невпопад сказала Гермиона. Она сидела в кресле, обняв колени руками и положив на них подбородок.
— Ну и дура, — резко сказал Драко. — Давно известно, что видеть их — плохой знак.
— Ха-ха, Малфой. Чёрные коты, значит, хорошие, а фестралы плохие.
Он тяжело вздохнул, закрыл глаза и посчитал про себя до десяти.
— Как же с тобой сложно, Грейнджер, — он был рад, что она отвела взгляд, будто бы смутившись. — Ладно, давай продолжим, а то мы отклоняемся от темы. Так вот. Лепус. Видимо, он зачаровал свои вещи на неразрушение, раз они пролежали столько лет. А теперь, Грейнджер, слушай внимательно, не перебивай и запоминай, потому что сейчас начнётся самое важное, — Драко сделал театральную паузу и дождался полного её внимания. — Отлично. Лепус создал одну «хохму», воистину достойную Блэков. Он спрятал в доме какой-то очень важный артефакт. Или сокровища. Или ещё что-то очень важное или очень редкое. Спрятал надёжно, так, что добраться до него можно, только преодолев череду подсказок, находя их раз за разом, и в каждой подсказке будет следующая, всё труднее и труднее. И пока ты не разгадаешь каждую из них, ты не получишь артефакт, даже если всю твою жизнь он лежал прямо у тебя под носом. Лепус был сумасшедшим, и этот предмет стал его идеей фикс, как и поиск способа, которым можно его спрятать. Лепус был сумасшедшим, и, наверное, хотел, чтобы все вокруг тоже сошли с ума — по его милости. И именно записки-подсказки Лепуса ты нашла. Поэтому теперь мы в полной заднице.
Грейнджер молчала и о чём-то думала. Иногда Драко казалось, что у неё именно поэтому такие взъерошенные вечно волосы — будто шестерёнки в голове, двигаясь слишком быстро, задевают пряди и путают, путают, пока не запутают окончательно.
— Но… Что нам мешает просто… Просто забыть об этих записках и… Просто уйти.
Драко криво усмехнулся:
— А вот в этом, Грейнджер, самая соль всей Лепусовой шутки. Ты не сможешь выйти, пока не найдёшь артефакт. Ты не сможешь забыть о нём, находясь в этом доме. Ты будешь вечно искать, вечно хотеть найти, понимаешь? Такова семейная легенда семьи Блэк. Поллукс, — Драко кивнул на забытый ими дневник, — тоже попался на удочку. Думаешь, почему он просидел в затворничестве столько лет, не выходя из своего кабинета? Впрочем, ты этого и не знала. А я знал, мать с детства рассказывала о своём дедушке Поллуксе, сумасшедшем настолько, что кидался на каждого встречного. Мы встряли, Грейнджер, и это неоспоримый факт.
Они долго сидели молча, думая каждый о своём.
— И никак не выбраться? — тихо спросила Гермиона.
— Только если найдём этот злосчастный супер-приз.
— Но мы можем позвать кого-нибудь, чтобы нам помогли, — предположила она.
— Без вариантов, — покачал головой Драко. — Мы нашли вторую записку, а значит, теперь сможем найти третью только вдвоём. Так там сказано, — он снова кивнул на дневник. — Просить помощи надо было тогда, когда ты нашла первый пергамент. Ты и попросила — у меня. Забыл тебя за это поблагодарить. Теперь никто больше не сможет их прочитать.
— Что за бред.
— Согласен, Грейнджер. Чертовски с тобой согласен.
— Выходит, мы теперь повязаны.
— Выходит, что так.
Они просидели ещё некоторое время вдвоём, потом Гермиона встала и пошла в спальню, еле слышно пожелав Малфою доброй ночи. И он хмыкнул про себя — ну какая ночь теперь могла быть доброй. Он в старинном, обветшалом доме Блэков в компании грязнокровки Грейнджер ищет непонятный артефакт, которого вообще может не существовать на самом деле, выполняя задания, написанные сумасшедшим чудаком уйму времени назад.
Определённо, ночка будет доброй. А также следующий день, и следующий, и ещё, и ещё. Его ждут просто отличные каникулы в райском уголке.
Он ушёл к себе в спальню только когда огонь в камине почти погас, а за окнами начали сереть угрюмые, холодные сумерки.
*
Эльфийка приходила из Хогвартса два раза в день — готовила завтрак и обед, немного прибиралась, чистила одежду. А также, как подозревал Драко, передавала информацию в Хогвартс. О том, что Малфой здоров и пока не убил Грейнджер, о том, что Гермионе хватает ещё непрочитанных книг в библиотеке и выдержки на общение с Малфоем. На ужин они были предоставлены самим себе. А потому проснуться под вечер с больной головой и понять, что горячих тостов ему сегодня ожидать уже не стоит, Малфой застонал и снова уткнулся лицом в подушку. Спускать вниз было глупо, потому что там было холодно, пусто и тихо. В спальне, собственно, было то же самое, вот только здесь не было раздражающей Грейнджер.
Встать всё же пришлось — живот издавал такие длинные и громкие рулады, какие не пристало выдавать животу истинного Малфоя. Он мысленно сказал животу прекратить, умылся, надел свежие вещи и вышел из комнаты. Вокруг стояла странная неживая пустота, в которой звук его шагов, когда он медленно спускался по лестнице вниз, отдавался еле слышным эхом. Тени по углам шептались, и Драко невольно ёжился, стараясь быстрее пройти те места на лестнице, где газовые рожки вышли из строя. Места, заполняемые сумрачными тенями.
На втором этаже Малфой заглянул в библиотеку и, увидев полупустую чашку с давно остывшим кофе, понял, что Грейнджер в доме нет. Где могла быть чёртова девчонка, он не имел ни малейшего понятия, да ему и всё равно было. Вот только… Мысль поскреблась на задворках сознания, и вылезла наружу: «Артефакт. Подсказки. Повязаны. Не можем выйти». Отсутствие Грейнджер одновременно и пугало, и дарило надежду: ведь с одной стороны, если смогла выйти из этого проклятого дома Грейнджер, сможет и он; с другой, менее позитивной стороны — ведь она может и не вернуться.
Малфой прошёл в кухню, открыл шкаф с продуктами и достал оттуда хлеб и сыр, графин с соком — вишнёвым на этот раз, корзинку со свежей, ещё чуть тёплой сдобой, которую эльфийка, видимо, приготовила в обед. Он делал всё неспешно — нарезал тоненькими ломтиками сыр и хлеб, делал себе маленькие симпатичные бутерброды, налил в стакан сока и сделал пару глотков. Неспешно. Аккуратно.
В конце концов, если Грейнджер не вернётся, так чего переживать. Чему быть, того…
Его мысли прервал громкий хлопок аппарации в холл, а за ним — хрипы и чуть слышные стоны. Что-то упало на пол и покатилось, следом за этим последовал удивлённый, но болезненный возглас. И только после этого Драко позволил себе сорваться с места, на ходу доставая палочку.
Картина, представившаяся ему в холле, была более чем занимательна. Гермиона Грейнджер, растянувшись во весь свой рост, возлежала на пыльном полу в обнимку с когтистой лапой тролля, в которую оригиналы-Блэки испокон веков складывали зонтики, и стонала. Малфой испустил нервный смешок, потом ещё один. И уже почти готов был разразиться настоящим истерическим смехом, когда Грейнджер вдруг очень серьёзно на него посмотрела и почти шёпотом заявила:
— Драко Малфой, предупреждаю тебя, если ты сейчас будешь стоять здесь и ржать, как тысяча грёбаных фестралов, ты, чёрт возьми, никогда не услышишь от меня двух очень важных и невероятно интересующих тебя вещей.
От её злого шёпота и не менее злого взгляда Драко как-то сразу стих и неуверенно, вопросительно на неё посмотрел, как бы интересуясь, а что же тогда должен Драко Малфой делать, как не смеяться на Гермионой Грейнджер в таком умильном положении.
— Подойди сюда и помоги девушки подняться, неотёсанный ты тролль, — будто услышав его мысли, сказала Гермиона. Малфой никогда ещё не слышал из её уст таких грубых и резких слов. И уж точно его никто никогда не называл неотёсанным троллем, разве что Панси, и то на правах лучшей подруги, которым, как известно, нужно многое прощать, иначе закроют доступ к телу.
Малфой подошёл к лежавшей Грейнджер, сначала поднял придавившую её тролличью ногу и только потом изо всех сил потянул её за руку на себя. Конечно, такое обращение не добавило Грейнджер смирения и хорошего настроения, и она, злобно зыркнув на Малфоя, ушла в кухню, бормоча себе под нос что-то о кофе и булочках.
Они снова сели друг напротив друга за столом в столовой, и Малфой довольно долго увлечённо наблюдал за тем, как Грейнджер пила ту бурду, которую по какому-то нелепому стечению обстоятельств называла «кофе», — четыре ложки сливок и три сахара и, о Мерлин, разбавив зачем-то прохладной водой, видимо, чтобы не обжечься, когда вот так залпом выпиваешь. А потом — ещё одну чашку.
— Так вот, Малфой, — она будто продолжила неоконченную беседу. — У меня две важных новости, по закону жанра одна хорошая, а вторая — плохая. Какую желаешь услышать первой?
— Плохую, конечно, — сухо ответил он.
— Ладно. Мы с тобой действительно попали. Вне дома я смогла провести не больше двух часов, причём весь второй час моя голова раскалывалась так сильно, что мне не позавидовал бы даже подыхающий Волдеморт. Боль прекратилась почти сразу, когда я аппарировала сюда.
Малфой спрятал лицо в ладонях. Потом взял себя в руки и спросил:
— Ладно, а хорошая новость?
— Хорошая новость заключается в том, что в ходе моего столкновения с тролличьей ногой я нашла третью подсказку.
Резко поднявшись, со скрипом отодвинув стул, Малфой в два счёта оказался рядом с Грейнджер и уселся на соседний стул.
— Показывай.
Грейнджер хмыкнула и достала из кармана очередной пожелтевший пергамент, передав его Драко. Строчки почему-то никак не получалось прочесть — то ли освещение было слабое, то ли слишком сильно дрожали руки.
— Дай сюда, — в итоге сказала Грейнджер и вырвала пергамент из его непослушных пальцев. А потом начала читать:
— Ещё немного подобрался
К разгадке тайны. Опасайся
Теперь ступить с пути прямого,
Что залили слезами вдовы.
— Очередной бессмысленный бред, — через некоторое время заключил Малфой. — Этот шут над нами здорово смеётся.
— Знаешь, — нервно хихикнув, отозвалась Гермиона, — после того, как он назвал тролличью ногу для зонтов тем, что всем виднее… Я как-то не удивлюсь тому, что под вот этим бредом будет скрываться бред ещё больший.
— То есть, мы с тобой пока не точно определяем масштабы бредовости.
— Именно.
Дурацкий вышел диалог, подумал Малфой. Дурацкий, но чертовски верно раскрывающий суть вещей. Грейнджер вдруг спросила, всё ещё довольно глупо улыбаясь:
— Во сколько проснулся сегодня?
— Часа полтора назад, — махнул рукой Драко.
— Это хорошо. Это значит, что в ближайшее время от усталости точно не уснёшь.
— И что?
— А то, Малфой, что мы будем искать разгадку. Мне всё равно, какие у тебя планы на оставшуюся жизнь, но я не собираюсь всю её просиживать здесь. На меня здесь стены давят.
От той грубоватой и злой Гермионы Грейнджер, которую Малфой видел в коридоре, не осталось и следа. Она снова была просто умной, чрезмерно замкнутой всезнайкой, тихо вертела в руках почти пустую чашку с кофе, постукивала короткими ногтями по столешнице и сверлила взглядом стену напротив.
Такая Грейнджер была намного привычнее. И куда более странно, чем ещё вчера, было смотреть на неё — такую, когда видел её совсем другой.
— Ладно, — сказал он. — Ладно, пойдём искать разгадку.
Переместились они не далеко — сели в гостиной прямо на пол — Малфой по-турецки, а Грейнджер снова обхватив колени руками и опираясь на кресло.
— Давай рассуждать логически, — начал Малфой. — Первые две строчки — опять поздравления с тем, что мы не настолько тупые, как хотелось бы душке-Лепусу. А дальше — сама загадка. «Что залили слезами вдовы». Значит, речь идёт о том месте, где предпочитают плакать женщины, когда теряют своих мужей.
Грейнджер откинула голову назад, положив её на кресло, и прикрыла глаза. Голос её звучал безжизненно и глухо, и Драко понял, что ему это совершенно не нравится.
— Есть такое понятие, как вдовья площадка. Их делали в домах моряков. Женщины выходили на них, когда ждали своих мужей из плаваний.
— А почему вдовья?
— Слишком многие не возвращались.
Малфой тоже прикрыл глаза.
— Насколько я помню, среди Блэков не было моряков. Так что этот вариант нам вряд ли подходит. Что-нибудь ещё?
Грейнджер молча пожала плечами. Когда молчание слишком затянулось, и Малфой начал испытывать от него физический дискомфорт, он громко и как можно более жизнерадостно воскликнул:
— Ладно, Грейнджер, не принимай мой вопрос близко к сердцу, но если бы сейчас, не дай Мерлин, твой божественный Уизел вдруг умер, куда бы ты побежала в первую очередь? В этом вот доме.
— Во-первых, Малфой, не стоит так шутить с чужими жизнями…
— Я же попросил не заводиться…
— А во-вторых… А, впрочем, ладно. Если бы человек, которого я люблю, вдруг умер, — Малфой заметил это «которого я люблю», но предпочёл промолчать, — я бы… Наверное, на чердак.
— Почему?
Она снова пожала плечами:
— Там тихо и никто туда не заходит. Там можно плакать так, что тебя никто не увидит. Там… — она запнулась. — В общем, чердак, Малфой.
— Значит, пойдём на чердак.
— Ты так уверен в правильности моего ответа? — удивилась Гермиона.
— Нет, я уверен, что Лепус просто не предполагал даже, что разгадкой будет заниматься женщина. Так что пойдём.
— Сейчас?
— Почему нет?
— Там же темно, — поёжилась Гермиона.
— Брось, Грейнджер, ты волшебница или где?
— Или где.
— Я так и понял.
Он хмыкнул, но остался сидеть на месте. Чердак никуда не денется, в самом-то деле. А такие тихие вечера с Грейнджер, наполненные привычным, почти домашним препирательством, бывают слишком редко.
Вопрос крутился на языке и всё норовил выскочить без спросу, резко, не подготовленным. Нельзя быть резким, зачем-то увещевал себя Драко. Она ведь может и обидеться. Забота о том, сможет ли обидеться Грейнджер, была в новинку, и он несколько минут прокручивал мысль об этом в мозгу, после чего всё-таки не выдержал и спросил, как можно более аккуратно:
— Так ты и Уизли… Вы…
— Нет никаких «нас», Малфой. Есть он и есть я. И, пожалуй, кроме долгой и достаточно крепкой дружбы, пройденной вместе войны и одного на двоих лучшего друга у нас ничего общего и нет.
— Но вы ведь… — он удивился и никак не мог найти нужных слов. — Я ведь помню вас тогда, во время Битвы. И после неё. Вы же…
Она как-то судорожно вздохнула.
— Тебе, Малфой, когда-нибудь было знакомо чувство полного одиночества, накрывающего тебя с головой? Когда вокруг тебя — сумасшедший дом чистой воды, и во многом именно от твоих решений зависит, выживут ли твои друзья и близкие, падёт ли мировое зло… Когда ты почти год сидел в лесах, питаясь тем, чем придётся, и каждую секунду боялся, что вот сейчас вы аппарируете в очередное место, и вас там возьмут тёпленькими, свеженькими, и… — она задохнулась на минуту и спрятала лицо в ладонях, но всё равно упрямо продолжила: — А самое страшное, что даже если вас поймают, быстрой смерти тебе не дождаться, не для тебя быстрая смерть. Тебя будут пытать, потому что ты — лучшая подруга Гарри Поттера, магглорождённая, за которой идёт охота, которой говорят, что она украла у кого-то магию. Но ты всё равно аппарируешь, даже зная, что можешь попасть в руки кого угодно, и будет чертовски прекрасно, если это будут просто Упивающиеся, а не голодный, ненасытный Фенрир. И ты понимаешь, что шаг влево — и ты мертва, а шаг вправо — и мертвы твои друзья. Бесконечное, невероятное одиночество, с которым невозможно бороться никакими силами. Ты сама стёрла память своим родителям, надеясь защитить их, твой друг отдаляется от тебя всё больше и больше, потому что сам боится за тебя и думает, что, не будь его, тебе бы повезло в этой жизни больше. А второй друг прячется от тебя и почти ревнует, потому что считает, что Гарри для тебя важнее, просто как будто не понимает, что именно от Гарри и зависит наше будущее, от семнадцатилетнего мальчишки, которому тоже может быть страшно. А потом ты даёшь слабину, и позволяешь себе на миг поверить, что между тобой и ним что-то большее, чем просто привычная дружба, и стоит только протянуть руку, и он отзовётся, даже если точно так же не любит тебя. Просто ему тоже нужно чуточку тепла, совсем немного, просто чтобы согреться и не сойти с ума. И вы тянетесь друг к другу, и ты засыпаешь, положив голову на его плечо, и тебе впервые за, кажется, пару сотен лет не снятся кошмары, в которых твоих родителей разрывает на мелкие куски, где Гарри превращается в безжизненный труп под ногами Волдеморта, где… — она вдруг подняла голову и посмотрела прямо на Драко, и в глазах её стояли непролитые слёзы, но Грейнджер, чёрт возьми, всегда считала себя слишком сильной, и не давала себе права заплакать. — Ты знаешь, что такое полное, непроглядное одиночество, Малфой? Когда готов перегрызть глотку сам себе, но только не чувствовать этого. И чем хуже перегрызания собственной глотки попытка найти что-то доброе в объятьях друга? Вот только… Это всего лишь иллюзия. Которая проходит. Проходит, как только ты перестаёшь каждую секунду бояться за жизни — свою и чужие.
Она отвернулась и через какое-то время сказала:
— Извини, Малфой. Вырвалось.
Он подавил в себе желание глупо засмеяться или выругаться.
— Брось, Грейнджер. Тебе надо было высказаться.
— Теперь растреплешь всем о том, что я истеричка?
Он помолчал немного.
— Я не считаю тебе истеричкой. Я считаю тебя пережившим слишком много в своей жизни человеком. И если тебе и нужна психологическая помощь…
— Психологическая помощь?! — взвилась она и подскочила. — Психологическая? Помощь? Ты идиот, Малфой.
— Это ты идиотка! — закричал он, смотря на неё снизу вверх. — Я не то хотел сказать, но тебя это, конечно же, абсолютно не волнует!
Она постаралась успокоиться, сжимая и разжимая кулаки.
— Ладно, Малфой. Раз уж у нас сегодня вечер откровений. Поделись и ты чем-нибудь из своей богатой жизни, — Грейнджер уселась обратно на пол и сложила руки на груди. — Давай, я жду.
А что он мог ей рассказать? Что вообще можно было рассказать такого, чтобы это было равнозначно этой её боли? Разве что…
— Больше всего после того, как мы ушли от Лорда, я боялся, что он всё-таки победит и отомстит. Никогда не верил в Поттера, поэтому верил в Лорда. А когда верить стало не в кого… Навалился страх. Никогда ничего так сильно не боялся, Грейнджер.
Он рассказывал ещё очень долго и очень много о тех своих переживаниях, впервые настолько выворачивая душу перед кем-то посторонним. А Грейнджер слушала, не перебивая, а в какой-то момент вдруг вложила в его руку бокал, и он выпил залпом, осознав, что это было вино, слишком поздно. А она налила опять, и он, кидаясь в омут с головой, пил ещё.
И последней его мыслью, как раз перед тем, как отключиться, положив голову на острые коленки Грейнджер, являлся набор нецензурных слов и какая-то паническая мысль, что переспать с Грейнджер по пьяни будет одной из величайших его ошибок, даже если переспать с ней очень хочется.
продолжение в комментах.
Автор: Yellow (...Yellow...)
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Драко Малфой/Гермиона Грейнджер, НМП (Лепус Блэк)
Категория: гет
Жанр: Detective, Angst, Drama, Romance
Рейтинг: R
Краткое содержание: Малфой заперт на площади Гриммо на пару с Грейнджер, и всё бы хорошо, но не ввязаться вместе в неприятности было бы просто некрасиво с их стороны, согласитесь.
Примечание: Написано на Фикатон на Поттер-фанфикш по заявке Hoshi_Mai.
Предупреждения: Детективом это можно назвать только номинально. Присутствует одно (вроде) матерное слово и одна по-настоящему рейтинговая сцена, а также некоторое количество ЮСТа. Автор не стихоплёт, поэтому давайте представим, что Лепус Блэк стихоплётом тоже не был. Это АУ. А может быть, не АУ. Как вам захочется.)
читать дальшеРасскажи, куда идти, зачем идти,
Если заперты двери.
(с) Земфира
Если и есть в мире магия, то она не в тебе и не во мне, а между нами… В попытке понять друг друга и почувствовать…
(с) Перед восходом солнца
Вопреки новым, кажущимся ещё такими непривычными жизненным принципам, которые взрастил в собственной душе Драко Малфой, вид сидящей напротив Гермионы Грейнджер не вызывал ничего, кроме глухого раздражения. В конце концов, кто сказал, что, перейдя на сторону Поттера, нужно начинать относиться ко всему этому львятнику с уважением, преданностью и любовью. Уважение нужно заслужить, преданность приходит со временем, а любовь… Ну так давно известно, что любить Малфои не умеют. Да и не нужна этим всем его, Драко, любовь.
А потому наблюдать напротив читающую что-то с умным видом Грейнджер было неуютно и странно. И глупо, наверное. Как будто ему больше нечем заняться, в самом деле.
— Напомни, почему я должен сидеть в этом старом пыльном доме? — спросил Драко в стотысячный, кажется, раз за последние три проведённых в заточении дня.
— Потому что приспешники Волдеморта всё ещё на свободе, и за стенами этого дома тебя могут подстерегать любые опасности, — тяжело вздохнув, ответила Грейнджер спокойным и нудным тоном, будто зачитывала абзац из учебника по Истории магии. Хотя Малфой был уверен, что даже учебники она читает с большим удовольствием, желанием и рвением, чем общается с ним.
Ну с ума сойти, подумал Драко, какая-то грязнокровка обращается с ним так, будто каждым словом вытирает об него ноги. С ним, Драко Малфоем.
Дура.
— А почему в чёртовом Ордене Феникса считают, что я не могу за себя постоять? — меланхолично поинтересовался он.
Грейнджер наконец отрывалась от книги и посмотрела на него таким взглядом, будто он был первокурсником с Хаффлпаффа, спросившим дорогу в Большой Зал.
— Малфой, не будь идиотом.
Он скрипнул зубами и сжал руки в кулаки. На то, чтобы не взорваться, уходила вся его выдержка.
— Грейнджер, мы сидим здесь третий день. Вдвоём. Никаких гостей. Никаких писем. Никаких новостей. А вдруг там уже перебили всё семейство Уизли. Что ты будешь делать тогда? Плакать у меня на плече? Нужно выйти. И я не боюсь тех, кто может на меня напасть.
— Сиди и не дёргайся, — заявила она. — На свободе ещё слишком много Упивающихся. И после показательного выступления, которое устроила ваша семья полным составом во время Битвы, вряд ли они вам будут рады, ты так не считаешь? Дело не в страхе, Малфой. Просто, я думаю, тебе будет обидно умереть уже после того, как всё закончилось. Твоё самолюбие этого не выдержит.
Он снова вздохнул и откинул голову на спинку кресла. Ненужные, в общем-то, слова о том, что он не умрёт, потому что прекрасно владеет парочкой неприятных заклятий, он высказывать не стал. Грейнджер — она такая, с ней лучше молчать, а то до вечера будешь выслушивать лекции. Но один вопрос волновал его особенно сильно, причём почти все три дня.
— А ты-то сама, Грейнджер, что здесь делаешь? Поттер там пожинает плоды своего труда, Уизли наверняка от него не отстаёт… А как же ты?
— А я отдыхаю, — спокойно ответила она и снова упёрлась взглядом в книгу, как бы намекая, что разговоров ей на сегодня хватит.
Малфой хмыкнул, покачал головой и встал.
Интерьер дома на площади Гриммо поражал своим однообразием. Паутина по углам, темнота, клочками выползающая из-под диванов и кресел, пыльные тяжёлые шторы на окнах, закопчённые камины… В спальне, которую с барского плеча выделили Драко, тусклое окно выходило на не менее тусклую улицу, по которой изредка сновали тусклые магглы, не обращая, конечно же, никакого внимания на него самого просто потому, что не видели. Ощущения от этого выходили очень странными, будто он — пустое место, до которого никому нет дела. И если уж начистоту, то так оно и было на самом деле: кроме Грейнджер с её растрёпанными волосами он никого не видел, да и та держала равнодушный нейтралитет. Есть Малфой — хорошо. Нет Малфоя — не больно-то и хотелось. Иногда ему казалось, что, запрись он на чердаке на неделю, Грейнджер бы и не заметила вовсе.
В этом доме абсолютно нечего было делать. Малфой тенью слонялся по нему, заглядывая во все щели, проверяя каждую комнату, открывая каждую дверь, и чувствовал ужасное опустошение. Потому что война-то наконец закончилась. Сейчас бы сидеть в кои-то веки в свободном от Лорда Малфой-Мэноре и наслаждаться жизнью: кататься верхом, кормить из рук павлинов в парке, радоваться каждому мгновению... Вот только Орден Феникса — грёбаные перестраховщики — решили, что здесь он будет в большей безопасности. И родителей тоже отправили куда-то. Куда-то в другое место. По одним им известным причинам, которыми с Драко Малфоем делиться, конечно же, не посчитали нужным.
Со всей силы ударив всё-таки кулаком по стене в коридоре, Малфой бросился наверх, в свою спальню, где рухнул на кровать и свернулся калачиком. Безопасность безопасностью, но так и до Мунго недалеко. А если и не до Мунго, то до затяжной депрессии уж точно.
*
Вечером, когда молодая эльфийка в хогвартсовском одеянии позвала его к столу ужинать, Малфой встал с кровати, поправил волосы, бросив на себя сумрачный взгляд в зеркало, и спустился. Грейнджер сидела за столом, гипнотизируя стенку напротив и без всякого видимого удовольствия поедая приготовленные эльфийкой яства. Сложив руки на груди, он недолго буравил её взглядом, стоя в дверях столовой. Потом хмыкнул, сел напротив и заявил:
— Всё, Грейнджер, хватит.
— Что, прости?
— Я говорю, что хватит нам с тобой сидеть тут и маяться дурью. Скоро мы покроемся пылью, как статуэтки на камине в гостиной.
— Малфой, у тебя приступ болезненной жажды деятельности? — поинтересовалась она, поднимая брови.
— Брось, Грейнджер. Ты подыхаешь со скуки, я чертовски подыхаю со скуки. Мы должны что-нибудь придумать! Я даже забуду на время, что ты гря… Кхм… Забуду о некоторых своих принципах.
— Мы никуда отсюда не пойдём, Малфой, — категорично заявила она и взяла с тарелки булочку.
— Ладно. Тогда давай придумаем что-нибудь здесь, — как только мог весело отозвался Малфой, хватаясь за вилку и нож и пододвигая к себе тарелку с варёной брюссельской капустой. А потом добавил, уже менее весело: — Если тут, конечно, есть, что придумывать.
Грейнджер задумчиво хмыкнула.
— Надо подумать.
— Вот и думай. Уж это ты умеешь, насколько я помню.
— А ты не умеешь без этой своей мании зацепить собеседника словами, да, Малфой? Нам тут жить ещё неизвестно сколько. Вдвоём. И ты во многом зависишь от меня. Учитывай это, когда говоришь со мной, ладно?
Он снова хмыкнул, но благоразумно заткнулся. Ещё не хватало, чтобы единственный человек в этом заброшенном доме устроил ему бойкот. Даже если этот человек — грязнокровка Грейнджер, вместе со своими дружками мешавшая ему жить все семь лет обучения в Хогвартсе. Можно и потерпеть ради такого дела. Ведь никто не помешает высказать всё, что он о ней думает, уже после того, как они выйдут на свободу, верно?
После ужина Грейнджер снова удалилась в излюбленную библиотеку, а Малфой засел в гостиной перед камином, потягивая апельсиновый сок из красивого хрустального бокала. Он принципиально не пил алкоголь после того, как на пятом курсе его три дня мотало из стороны в сторону, когда добрые друзья почти насильно напоили его огневиски после очередного матча по квиддичу. Снейп тогда орал так громко, что, кажется, тряслись стёкла на самом верху Астрономической башни. Снейп орал, а Малфой хотел сдохнуть, потому что невозможно же слушать крики такой громкости, когда твоя голова раскалывается на две половины, а каждое движение вызывает рвотные позывы.
Мысли о Снейпе тянуще и уже почти привычно отозвались болью где-то в сердце, и Малфой, хмыкнув, отсалютовал камину бокалом, выпивая в очередной раз за упокой самого здравомыслящего и, что уж скрывать, самого любимого своего профессора.
Посуда в этом доме, включая бокалы, была, пожалуй, единственным, что действительно приносило хоть какое-то эстетическое наслаждение. Вензеля семейства Блэков смотрелись на резном хрустале вполне гармонично, почти не уступая посуде семейства Малфоев, перебитой, кстати, почти полностью во время попоек Упивающихся. Теперь Драко сидел в кресле у камина, крутил в пальцах бокал с апельсиновым соком, смотря сквозь него на пламя в камине, и нехотя вспоминал, что его мать — в девичестве Блэк, а значит, она тоже когда-то могла держать именно этот бокал и крутить его в пальцах, сжимать тонкий хрусталь. Почему-то эта мысль была очень приятной и позволяла развалиться в кресле, расслабиться и неспешно думать о родителях, о собственной жизни, о своём нынешнем положении.
Скорее всего, именно из-за этой расслабленности Драко не сразу услышал, как позвала его из библиотеки Грейнджер. А она звала долго, громко и почти истошно, так, что Драко, услышав, наконец, подпрыгнул в кресле, потянулся за палочкой и пулей понёсся на второй этаж.
— Что случилось? — воскликнул он, забегая в библиотеку, и Гермиона к своей радости увидела, как слетела с него вся спесь, как он в панике начал шарить по стенам взглядом и даже заглянул за ближайший шкаф. Со страхом на лице, надо сказать, заглянул.
После этого Грейнджер ничего не оставалось кроме как ухмыльнуться и, пожав плечами, спокойно сказать:
— Ничего особенно. Нашла тут кое-что.
Малфой сверкнул в её сторону глазами и поспешно запихал палочку обратно в карман брюк.
— А чего орала так, будто тебя тут Лорд насилует? — саркастично, уже полностью справившись с собой, спросил Малфой.
— Хотела насладиться зрелищем, как ты в панике прибежишь меня спасать, — в тон ему ответила Грейнджер.
— Насладилась?
— Недостаточно. Может, повторим?
— Как-нибудь в другой раз, Грейнджер, сегодня я не в настроении.
Она отвела взгляд, пряча улыбку. Потом одёрнула сама себя и сказала:
— Ладно, неважно. Смотри, что я нашла. Тебе должно понравиться.
Она чуть отошла в сторону и указала на лежавший на столе клочок пергамента, жёлтый от времени и потёртый. На него падал тусклый свет одиноко стоявшей на столе свечи, и Драко поёжился. Касаться пергамента почему-то казалось верхом глупости, будто инстинкт самосохранения, шестое чувство или что там обычно водится у человека во всю кричало ему о предостерегающей его опасности.
Но Малфой не был бы Малфоем, если бы показал свой страх перед девушкой. Нет, не так. Если бы показал свой страх перед выходцем с прекрасного факультета великого Годрика Гриффиндора, потому что на этом факультете воспитывали тех, кто бросался в огонь и воду за любым страждущим, не боясь обжечься, промочить ноги или попросту умереть. Гриффиндорцы никогда не понимали слизеринской осторожности и осмотрительности, желания прислушаться к собственным ощущениям, вот таким, кричащим об опасности. Гриффиндорцы всегда принимали это за трусость. Глупые, недальновидные щенки.
Хотя, надо сказать, Драко считал, что пусть лучше грифы бросаются под палочки, чем он сам.
Но факт оставался фактом: несмотря ни на какие предчувствия, Малфой сел за стон, придвинул свечу почти к самому своему лицу и впился взглядом в пожелтевший пергамент.
Я там, где свет и где тепло,
Найди меня отцам назло,
Я помогу тебе найти
Ответ, как тайны обойти.
— Что это, Грейнджер? — удивлённо спросил Драко, переводя взгляд с пергамента на её лицо.
— Ну ты совсем глупый, Малфой, — заявила Гермиона. — Неужели не понял? Это загадка.
— Какая ещё загадка?
— Какая-какая. Простая! — уверенно ответила она. Потом добавила уже менее уверенно: — Ну, я думаю, что простая.
— И позволь поинтересоваться твоими умозаключениями. А также позволь узнать ответы на вопросы: где ты это нашла, зачем тебе это нужно и что ты хочешь с этим делать.
— Всё просто, Малфой. Я нашла эту записку в потайном отделении стола. Знаешь ли, она была хорошо запрятана, и если бы не моя привычка держать руки под столом во время чтения, я бы её не нашла.
— Хм. Забавная привычка. А что ты обычно делаешь руками под столом? — Малфой сам не понял, зачем это спросил, но видеть пятнами расплывающийся по щекам Грейнджер румянец было воистину прекрасно.
— Сволочь ты, Малфой.
— Не без этого. И всё-таки.
— Обычно я… Ну, не знаю, как объяснить. Поглаживаю столешницу с нижней стороны, — Малфой приподнял бровь. — Привычка у меня такая, Малфой. Вот у тебя нет привычек? Кроме вот этой мерзкой, когда ты во всём видишь только плохое. По себе, знаешь ли, людей не судят.
— О, всё, Грейнджер, прекрати опять возмущаться и читать мне морали! — он поднял руки и попытался загородиться ими от Гермионы. — Давай уже… По существу.
Грейнджер тяжело вздохнула, прикрыв на пару секунд глаза, потом продолжила:
— Там был секретный замок. Можешь залезть и посмотреть. Так вот, Малфой, я думаю, это какая-то семейная тайна семейства Блэк. И раз уж мы с тобой заперты в этом доме и оба умираем со скуки, я предлагаю заделаться Холмсом и Ватсоном и разгадать эту тайну.
— Кем-кем заделаться?
— О, Боже. Не важно, Малфой. Не спрашивай. Просто давай решим эту задачку. Ну, или если ты не хочешь, то я могу решить её сама.
С этими словами она выдернула пергамент из-под носа Малфоя и склонилась над столом, стараясь получше вглядеться в строки, будто от её пристального взгляда текст мог измениться. Он видел, как двигались её губы, беззвучно повторяя написанные на пергаменте слова, как она сдвинула брови к переносице так, что между ними залегла аккуратная, привычная морщинка, как потёрла пальцами лоб.
— Мерлин Великий, я ещё об этом пожалею, — простонал он. — Давай уже, рассказывай, что ты там вычислила.
Грейнджер разом засияла и посвежела, будто для полного счастья ей нужны были зрители, которые будут рукоплескать её гениальным выводам и прекрасным умозаключениям. Будто без одобрения она уже ничего не может.
— Смотри, — бодро начала она, — у нас четыре строки. Первая — «Я там, где свет и где тепло…» — это явно о кухне.
— Или о любом камине в доме Блэков. Сколько тут каминов?
— Хм, я не подумала об этом.
— Ты вообще мало думаешь, Грейнджер.
— Утром ты говорил абсолютно противоположные вещи, — отрешённо заявила она как бы между прочим, снова склоняясь над пергаментом. — Ладно, предположим, камин. Хотя вряд ли. Я всё же склоняюсь к кухне.
— Это было бы слишком просто. Если это, конечно, действительно записка кого-то из семейства Блэк. У чистокровных свои причуды, Грейнджер. Вам, гр… кхм… магглорождённым этого не понять.
— Знаешь, я слышу это от тебя на протяжении семи лет, а пока не заметила особых особенностей. Ну, кроме той, что на некоторых чистокровных особях смешение крови действительно отражается в полной мере. Особенно на их интеллекте.
Малфой почувствовал, как она ступает на страшную, запретную для него пока территорию и поспешил перевести тему:
— Ладно, забудь. Хоть я и чувствую, что это слишком просто. Давай дальше.
— Дальше «Найди меня отцам назло». Подразумеваю, что в этой строке указывается на то, что в итоге мы можем найти. Это должно быть что-то запретное, раз «отцам назло», верно?
— Ага, например, навозная бомба, которую отобрал отец у ребёнка.
— Почерк-то не детский.
— Ну правильно, отец решил подурачиться над сыном и написал ему записку о том, как найти отобранную навозную бомбу.
Почему-то не допустить того, чтобы Грейнджер всерьёз занялась этим пергаментом, казалось очень важным, но он понимал, что эту чёртову всезнайку вряд ли что-то теперь оторвёт от очередной задачки. Малфоя всегда удивляло, почему шляпа не отправила её в Рэйвенкло, ей там самое место бы было.
— Малфой, не беси меня. Не хочешь помогать, так не мешай дурацкими советами, — почти рассержено отмахнулась от него Грейнджер, и Драко в очередной раз подумал, что за последний год, когда они с Поттером и Уизли шлялись по лесам и полям, она действительно очень изменилась. С виду осталась той же лохматой заучкой, вот только характер стал жёстче, да и душа, кажется, очерствела.
Тяжело вздохнув, Малфой тоже склонился к пергаменту. В конце концов, он также наверняка стал другим. Тот Драко Малфой, который был два года или даже год назад, и рядом не стоял с тем, который был сейчас. Тот уж точно не стал бы бросать Лорда, спасать Поттера, выбирать не ту сторону. Не ту — в смысле ту, на которой он сейчас находился. Спрашивать помощи у Ордена Феникса. Жить в поместье, принадлежащем Поттеру. Склонятся с Грейнджер к одному и тому же пергаменту, так низко и так рядом, что её волосы щекотно прикасались к его щеке. Он вздрогнул, нервно подул на них и постарался не думать о собственном положении — как сиюминутном, так и вообще.
— В общем, — как ни в чём не бывало продолжила Грейнджер, — я считаю, что в том самом месте, где тепло и светло, мы найдём что-то, что сможет привести нас к чему-то.
— Отлично, Грейнджер, — стараясь сохранить серьёзность, сказал Драко. — Пойдём же, найдём то, не знаю что, там, не знаю где, затем, не знаю зачем.
Он всё-таки не удержался и хмыкнул. А потом и вовсе залился смехом, слишком громким и весёлым.
— У тебя истерика, Малфой? — деловито поинтересовалась Гермиона. — Мне уже слать сову в Мунго?
— Просто… Просто твои детективные способности меня невероятно поражают, Грейнджер. Честное слово, это было просто гениально.
Он без сил упал в кресло, всё ещё держась за живот. Она уселась в кресло напротив, сложив руки на груди.
— Истерик, — заявила после небольшой паузы.
Малфой предпочёл не отвечать. Она ведь и так знала всё, что он о ней думал. Ну, или почти всё.
*
Дуру Грейнджер оттащить от этого пергамента было невозможно. Когда следующим утром Малфой проснулся от скрежета и грохота, ему показалось, что на поместье напало стадо рассвирепевших гиппогрифов. Подскочив с кровати, он кинулся вниз, выставив перед собой палочку. И когда, почти скатившись по лестнице в кухню, обнаружил там стоящую на коленях у огромной печи перемазанную сажей Грейнджер, он долго не мог решиться — плакать ему от горя за свою жуткую судьбинушку, рассмеяться или хорошенько врезать Грейнджер по её чрезмерно умному лбу, чтобы выбить всю умную дурь.
В конечном итоге он просто сел на стул и постарался успокоиться. А Грейнджер, деловито окинув его взглядом, задумчиво выдала:
— Доброе утро, Малфой. Ты в курсе, что на тебе только пижамные штаны?
Он хмыкнул и, напустив яда в голос, ответил:
— Доброе утро, Грейнджер. А ты в курсе, что сегодня вместо макияжа у тебя на лице три слоя сажи?
После этих милых приветствий они разбрелись по комнатам и встретились только на завтраке. Меланхолично намазывая малиновый джем на тост, Малфой думал о том, как долго он сможет ещё прожить в этой дыре с этой вот сидящей напротив сумасшедшей, когда Грейнджер спокойно сказала:
— Я нашла вторую подсказку. В кухне, в этой огромной печи.
— Значит, мы всё-таки ищем навозную бомбу.
— Да с чего ты взял?
— Да с того, что ни один нормальный человек не будет задавать таких глупых вопросов, ответы на которые лежат на поверхности. Это нелепо.
— О, выходит, я глупая, раз нашла следующую подсказку, верно, Малфой, ты это хотел сказать? Говори уж прямо, зачем прятать смысл между строк.
— Читай давай подсказку, — отмахнулся от неё Малфой и глотнул чаю. — По крайней мере, ты перемазалась, как эльф, пока лазила по этой чёртовой печи.
Грейнджер сверкнула в его сторону глазами, но промолчала и, достав из кармана джинсов очередной клочок пергамента, зачитала вслух:
— Мою подсказку ты нашёл,
С ума от простоты сошёл.
Теперь загадка посложнее:
Я там, где всем меня виднее.
— Дай-ка сюда, — протянул он руку через стол, и Грейнджер послушно вложила в неё пергамент. — Хм. Значит, предыдущее специально было задумано так просто? Что ж, Грейнджер, тогда…
Она застыла с открытым ртом, пристально на него глядя. Неужели Малфой действительно готов извиниться, билась удивлённая мысль в её голове.
Малфой увидел её выражение лица и ухмыльнулся:
— Тогда в этот раз разгадывать точно мне, раз уж ты способна решать только детские задачки.
Насупившись, Гермиона молчала до самого окончания завтрака, а потом развернулась и ушла, громко хлопнув дверью библиотеки наверху. Не то чтобы Малфою действительно было важно, говорит ли она с ним за завтраком. Но слышать этот категоричный стук двери почему-то было неприятно.
Со второй подсказкой он промаялся два дня, но так и не понял её. Виднее. Виднее может быть всё, что угодно. Люстры, газовые рожки на стенах и свечи — то, на что первое падает взгляд, когда входишь в комнату. Шпиль на крыше, видный издалека. Картины и портреты, украшающие стены.
Картины.
На этом моменте в голову Драко пришла идея — тоже слишком простая для того, чтобы оказаться правдой. Но, как показала практика…
Встав из кресла в гостиной, к которому за последние два дня успел почти прилипнуть, так долго в нём просиживал, Малфой тихонько пробрался в холл и заглянул за длинный чёрный гобелен, свисающий от потолка и до самого пола на одной из стен.
— Миссис Блэк? — шёпотом поинтересовался он. — Вы спите? Могу я вас кое о чём спросить?
— Грязнокровки, — донеслось еле слышно из-за гобелена. — Осквернители рода. Вон из моего дома.
— Нет-нет, миссис Блэк, это я, Драко Малфой, сын вашей племянницы Нарциссы.
— Нарси? Это ты?
— Да нет же! — чуть не вышел из себя Драко, но вовремя перевёл дух. — Драко. Её сын. Можно с вами поговорить?
— Поговори, — прошелестело из-за гобелена.
— А вы не будете кричать?
— А с тобой нет грязнокровок?
— Что вы, я один.
— Тогда не буду.
И он одёрнул гобелен. Изображённая на портрете дама сначала зажмурилась от яркого дневного света, а потом окинула его холодным оценивающим взглядом, выдержать который было очень сложно. В конце концов она кивнула сама себе и изрекла вердикт:
— Достойный сын своих родителей. Они здесь?
— Увы, нет, я гощу в этом доме один. Но я обязательно передам им наилучшие пожелания от вас в следующем письме, и, уверен, они ответят вам тем же, — чуть склонившись, пафосно продекламировал Драко.
— Гостишь в этом доме? — будто и не заметив комплиментов, поинтересовалась Вальбурга. — Я думала, поместье наконец перешло в надёжные, чистые руки.
— Оно всё ещё принадлежит Гарри Поттеру, мадам.
— Грязная скотина, — забыв обо всём своём аристократическом величии, заявила почтенная миссис Блэк с портрета. — Когда-нибудь я вышвырну отсюда всю эту шваль. Но сейчас я вижу, ты чем-то обеспокоен, юный Малфой. Чем же?
— О, не стоит, я готов ещё долго поддерживать с вами светскую беседу, — вежливо ответил Драко, чувствуя на самом деле, как тонко начинают стучать с внутренней стороны черепной коробки молоточки.
— Знаешь, разговоры и погоде и дорогах наскучили мне ещё при жизни. Расскажи, что тебя волнует.
Драко помялся немного, раздумывая, потом всё-таки решился и достал из кармана пожелтевший от времени, заляпанный сажей кусок пергамента. Вальбурга на портрете чуть наклонилась, всматриваясь, а потом разогнулась и громко хмыкнула. На её лице блуждала странная улыбка.
— Знаешь, говорят, мой двоюродный прадед Лепус был тем ещё чудиком. Одно время его даже хотели выжечь с фамильного древа, да не успели — раньше откинул свои чудаковатые копыта. Я никогда его не знала, конечно, но в детстве слышала немало историй о том, какие чудачества он время от времени исполнял. Мои родители, знаешь ли, считали, что рассказы о его похождениях — это почти то же, что и детские сказочки. Не то чтобы я была против и они мне не нравились, но сами принципы воспитания… Впрочем, это мелочи. Итак, любимой историей родителей была история о спрятанных в поместье огромных сокровищах, которые никто не мог найти. Конечно, ты воспитывался в Малфой-Мэноре, и я уверена, что там были сотни точно таких же историй, которые, впрочем, были вымыслом, и сейчас ты хочешь поинтересоваться, с чего вдруг я заговорила об этих историях так, будто они и в самом деле существуют. Но я советую тебе прочитать дневник моего покойного отца — тетрадь должна лежать где-то в библиотеке, думаю, твои руки не отсохнуть использовать Акцио — и ты поймёшь, что данная история далека от тех потешных рассказиков, которыми тебя пичкали в детстве няньки и эльфы. Я могу сказать тебе только одно: я не завидую тебе, юный Малфой. И жалею, что в тебе откуда-то взялась эта странная любознательность, которую не пристало иметь чистокровному аристо… — она вдруг замолчала, пристально глядя на кого-то позади Драко. И, в стотысячный раз за последние несколько дней выхватывая палочку, Малфой резко повернулся, наткнувшись взглядом на опешившую Грейнджер, застывшую посреди лестницы. Вальбурга же разразилась почти сразу: — Грязнокровка! В моём доме! Отребье! Шваль! Прочь отсюда!
— Извините, — буркнул Драко, поворачиваясь к портретной родственнице, и со всей силы потянул за гобелен.
— Что?! Юный Малфой, ты за это ещё ответишь!
— Грейнджер! Что стоишь, будто Петрификусом тебя пришибло? Помогай!
И когда она потянулась закрывать портрет с другой стороны, они наконец одолели шторы, в очередной раз очень грубым способом заткнув очень грубую глотку Вальбурги Блэк.
— Что ты тут делал? — поинтересовалась Гермиона, стараясь отдышаться.
— Общался с родственниками, — саркастично ответил Драко. — Я, видишь ли, скучаю здесь по нормальным людям.
— Это она-то нормальная? — пропустив подколку мимо ушей, спросила Грейнджер.
— Ну да, — нехотя согласился Малфой. — Она немного того определённо. Слишком повёрнутая на… всяком.
— Так о чём ты с ней шушукался?
— Ни о чём, — резко оборвал Драко. — Мне нужно в библиотеку. Сейчас же.
Взбегая по лестнице, он слышал, как Грейнджер бежит за ним — ну ещё бы, Малфой решил посягнуть на её святая святых. Но мысли всё равно были заняты другим. В ушах набатом стучало Вальбургино «я не завидую тебе, юный Малфой». Чёрта с два, думал Драко, врываясь в библиотеку. Что бы там ни было, но я справлюсь с этим. Даже предостережение старой карги — не так уж важно. Совсем неважно. Главное — найти дневник.
Влетев в библиотеку, Драко выкрикнул:
— Акцио, дневник Поллукса Блэка!
И в его свободную руку почти сразу влетела толстая тетрадь в невзрачном чёрном переплёте.
— Что это, Малфой? — спросила Грейнджер, как будто не слышала, как он произносил заклинание.
— Дневник Поллукса Блэка, — повторил Малфой, оглаживая тетрадь пальцами. — И что-то мне подсказывает, Грейнджер, что мне не понравится то, что я там найду.
*
Поллукс Блэк был обычным магом, помешанным на чистоте крови. Таких были тысячи, и до сих пор мало что изменилось — в словах, которые Поллукс доверял своему дневнику (личным его не поворачивался назвать язык, ведь даже Вальбурга была в курсе того, что было в нём написано), Драко видел убеждения Люциуса и свои собственные слова. Те самые, которые так часто произносились им до того, как он стал прихлебателем Ордена Феникса. Возможно, со стороны могло показаться, что эта связь с другой, непривычной стороной, связь с Поттером и его друзьями, повлияла на Малфоя не так уж сильно, но он знал, что это не так. Да и решение покинуть стройные ряды Упивающихся Смертью возникло, слава Мерлину и всем богам, ещё до кончины Тёмного Лорда. Драко и представить себе не мог, что бы произошло, если бы он выдал тогда Поттера в поместье, если бы Нарцисса указала на то, что Поттер жив, в лесу, если бы Люциус не принял волевое решение увести их с поля боя в самый ответственный момент. Драко не хотел думать об этом, но всё равно думал, часами сидя на подоконнике в доме Блэков, зарывшись пальцами в волосы, взлохмачивая идеальную причёску.
Теперь они, вся их семья, в безопасности, Орден принял их под своё крыло, как принимал ещё сотни людей до и после них, и Малфой понимал, что глупо говорить о том, что его держат здесь насильно. Он отказался от собственной воли — по крайней мере, на ближайшее время — в тот самый миг, когда подошёл к Поттеру после Битвы за Хогвартс и сказал, что просит помощи. Сказал, что боится, а Люциус с Нарциссой стояли позади него и тоже боялись — того, что оставшиеся приспешники Лорда найдут их и отомстят (слишком хорошо Малфои знали, как могут мстить эти низкие твари), а ещё больше боялись, что Поттер откажет, окинет их безразличным взглядом и просто отправится оплакивать своих погибших. Потому что Малфои — те, потерянные, предавшие всех и вся, — были никому не нужны. Но Поттер на то и гриффиндорец, дракклы бы подрали весь их факультет. Поттер протянул ему руку, и Драко ничего не оставалось, кроме как сжать её изо всех последних сил. И Поттер сказал, что им не стоит никуда уходить, и, обратившись к кому-то из своих друзей, попросил отвести Малфоев в один из классов и запереть. Драко тогда до ужаса испугался, что Поттер отправит их в Азкабан, потому что зачем же ещё запирать эти чёртовы двери. И только через пару часов безликого, отрешённого молчания отца и горьких слёз матери понял: Поттер запер их, чтобы защитить от тех, кто был снаружи. Потому что эти герои жаждали добить всех и каждого, и никто, никто и никогда не осудил бы их за это.
Потом Поттер пришёл за ними и повёл в директорский кабинет, где был долгий разговор с МакГонагалл и заинтересованный взгляд Северуса с портрета. И Драко помнил это очень хорошо: ощущение, будто тебя резко включают в жизнь, пробудив от затяжного обморока Энервейтом. И ты видишь и впервые за долгое время осознаёшь, что война закончилась, что Волдеморт отправился к праотцам, что Хогвартс полуразрушен, что Снейп погиб также, как и ещё десятки, сотни людей. И что они, Малфои, выжили в очередной раз, выпутались, на этот раз вовремя перейдя на нужную сторону. И что теперь можно впервые за несколько лет вдохнуть полной грудью, не боясь, что получишь в лоб Круциатусом за громкое дыхание, крадясь ночью по галереям собственного дома.
На площадь Гриммо его отправили почти сразу. Поттер, Шеклболт и Артур Уизли сами накладывали на дом защитные заклинания, да так много, что магия искрилась в воздухе и трещала, и казалось, что её можно потрогать пальцем, сгрести руками и сжать в ладонях, будто вату. Они наложили столько заклятий, что сам Драко, будучи в здравом уме, никогда бы не решился переступить порог этого дома — ни изнутри, ни снаружи. Поттер опять запер его, защищая от только ему ведомых опасностей внешнего мира. И Драко до сих пор не мог понять этой его… заботы?
А на второй день пришла Грейнджер. Вошла через камин, поставила на пол дорожную сумку и сказала, что займёт свою спальню — третью справа на четвёртом этаже. И когда Драко ответил, что сам занимает спальню на третьем, она только хмыкнула и сказала, что это хорошо — библиотека на втором, а значит, им не придётся особо пересекаться. И ушла наверх, громко стуча тяжёлой, видимо, сумкой по ступенькам.
А Малфой стоял в гостиной и провожал её взглядом, беззвучно открывая и закрывая рот, не в силах выдавить из себя ни одной колкости, на которые так богат был обычно его идеальный английский.
И теперь, когда они живут вместе — Мерлин, он и Грейнджер в одном доме, и ещё ни разу не поцапались нормально, — ему оставалось, пожалуй, только мысленно показать старику-Поллуксу с его бредовыми чистокровными идеями язык, да послать его к соплохвосту в задницу, чтобы не мешал. Не мешал заново строить собственную жизнь и пытаться перестать быть в ней лишним. Спокойно выйти за дверь и улыбнуться солнцу и свежему ветру, и дождю, и листве на деревьях. Улыбнуться Поттеру и Грейнджер, а в качестве апофеоза — Рональду Уизли. А потом наблюдать, как они падают в затяжные обмороки от такого свалившегося на них счастья. И радоваться этому, потому что это, наверное, и есть настоящая свобода.
Нет, Поллукс Блэк, ты должен был понять раньше, что твоя жизнь — неправильная, ужасная в своей мерзости. Ты должен был понять это до того, как стал протаскивать в Министерство законы о травле магглов. До того, как получил Орден Мерлина за свои сомнительные заслуги. И уж точно до того, как нашёл странный пергамент в потайной нише стола в библиотеке. Потому что именно этот пергамент привёл тебя к неминуемой и ужасной гибели.
*
— Мы с тобой встряли, Грейнджер, — замогильным голосом сказал Малфой, падая в любимое кресло в гостиной и кидая на кофейный столик пузатую чёрную тетрадь Поллукса. — Мы встряли по самое не могу.
— Что случилось? — одновременно деловито и устало спросила Гермиона, как будто привыкла каждый день распутывать эти самые «по самое не могу», а Драко вдруг понял, что да, действительно привыкла. Весь прошлый год они с Поттером и Уизли явно не на Лазурном берегу отдыхали.
— Да так, — хмыкнул Драко. — Всего лишь на этих пергаментах неснимаемое проклятье. Ты рада, Грейнджер? Я, например, готов прыгать от счастья, честное слово.
Он видел, как она поменялась в лице и захлопала глазами — совершенно по-детски.
— Но… Как… — попыталась выговорить она, но замолкла, зарывшись руками в волосы. Малфой прямо видел на её лице смену эмоций: параноидальное «меня опять хотят убить», горькое «я опять скоро умру», истеричное «но почему именно сейчас, когда всё уже хорошо» и, наконец, суровое «не паникуй раньше времени, эмоциональная дура». И именно после этого выражения Грейнджер села ровно, спрятала дрожащие ладони и почти нехотя, с какой-то ужасающей скукой произнесла:
— Рассказывай. По порядку.
Малфой потёр лицо ладонями, потом со стоном отнял их и выполнил просьбу:
— Мой пра-пра-кто-то там, Грейнджер, некий Лепус Блэк (ты, кстати, знаешь, что Лепус значит «заяц», ха-ха) был сбрендившим экспериментатором и недоделанным клоуном. Ну, знаешь, как… — он нервно пощёлкал пальцами, — о, как близнецы Уизли, только куда глупее и злее (Мерлин, я только что признал, что Уизли могут быть умнее Блэков, куда катится мир). Так вот этот самый Лепус безумно любил хохмить над своими домочадцами. О нём даже семейные сказочки складывали, в духе «А однажды Лепус-дурачок наслал на ночной горшок темномагическое заклинание огнедыхания, и филейная часть младшего отпрыска семейства Блэк, наследника миллионных состояний, стала похожа на окорок свежезажаренного поросёнка». В каждой семье, где почитают традиции, есть такие истории. Моя эльфийка Дафни, которая помогала маме воспитывать меня, рассказывала примерно такое же о семействе Малфоев. Даже предоставленным самим себе маленьким чистокровным волшебникам иногда нужно поверить, что их семья — обычная, просто у мамы и папы слишком много дел. Проблема только в том, что в большинстве семей эти истории — действительно выдумка. Ну, или дела совсем давно минувших дней. Семейство Блэк несколько поколений назад имело счастье принимать в свой круг Лепуса. Одно время его хотели даже изгнать из семьи и выжечь с фамильного древа, а в ту пору, между прочим, такие кардинальные меры принимались намного реже, чем в пору помешанной на семейной правильности Вальбурги. Но никто не успел, потому что Лепус очень удачно для себя и совершенно неудачно, как оказалось, для семьи умер, экспериментируя с чем-то опаснее детского горшка и огнедышащих чар. В наследство своим потомкам Лепус оставил некоторые странные вещи — кусачие штаны, например, или удушающий шарф…
— Да, я помню, мы находили такие, когда чистили дом.
— И вы наверняка подумали, что это какая-то тёмная магия, и все чистокровные волшебники именно такие, да? — он дождался её неуверенного кивка. — Мы, конечно, не всегда кажемся добрыми, белыми и пушистыми, Грейнджер. Но ни один уважающий себя волшебник никогда не догадается до такого вот бреда. Видимо, Лепус совсем себя не уважал или же совсем слетел с катушек.
— Зачем же его вещи хранили столько лет?
— Есть примета складывать вещи погибших членов семьи в сундуки на чердаке, — Малфой заметил, как брови Грейнджер медленно поползли вверх и поспешил пояснить: — Они должны сами превратиться в прах, иначе призрак умершего вернётся и будет по ночам пугать эльфов. А как известно, если эльфов напугать, они начнут готовить невкусно, а потом и вовсе отравят хозяев — случайно, конечно.
— Странные у вас приметы.
— Ха, Грейнджер, если ты помнишь, я зачем-то ходил на маггловедение. До сих не знаю, зачем, но ходил. Так вот маггловские приметы не менее странные и идиотские. До сих пор помню про женщину с пустым ведром — что за бред, какая разница, с каким ведром она идёт. Женщина с ведром — это в любом случае неприятно. Или про чёрных котов — ещё хуже. Чёрные коты издревле считаются в магическом мире особыми существами. И совершенно не приносят никаких несчастий.
— А я на фестралах каталась, — почти невпопад сказала Гермиона. Она сидела в кресле, обняв колени руками и положив на них подбородок.
— Ну и дура, — резко сказал Драко. — Давно известно, что видеть их — плохой знак.
— Ха-ха, Малфой. Чёрные коты, значит, хорошие, а фестралы плохие.
Он тяжело вздохнул, закрыл глаза и посчитал про себя до десяти.
— Как же с тобой сложно, Грейнджер, — он был рад, что она отвела взгляд, будто бы смутившись. — Ладно, давай продолжим, а то мы отклоняемся от темы. Так вот. Лепус. Видимо, он зачаровал свои вещи на неразрушение, раз они пролежали столько лет. А теперь, Грейнджер, слушай внимательно, не перебивай и запоминай, потому что сейчас начнётся самое важное, — Драко сделал театральную паузу и дождался полного её внимания. — Отлично. Лепус создал одну «хохму», воистину достойную Блэков. Он спрятал в доме какой-то очень важный артефакт. Или сокровища. Или ещё что-то очень важное или очень редкое. Спрятал надёжно, так, что добраться до него можно, только преодолев череду подсказок, находя их раз за разом, и в каждой подсказке будет следующая, всё труднее и труднее. И пока ты не разгадаешь каждую из них, ты не получишь артефакт, даже если всю твою жизнь он лежал прямо у тебя под носом. Лепус был сумасшедшим, и этот предмет стал его идеей фикс, как и поиск способа, которым можно его спрятать. Лепус был сумасшедшим, и, наверное, хотел, чтобы все вокруг тоже сошли с ума — по его милости. И именно записки-подсказки Лепуса ты нашла. Поэтому теперь мы в полной заднице.
Грейнджер молчала и о чём-то думала. Иногда Драко казалось, что у неё именно поэтому такие взъерошенные вечно волосы — будто шестерёнки в голове, двигаясь слишком быстро, задевают пряди и путают, путают, пока не запутают окончательно.
— Но… Что нам мешает просто… Просто забыть об этих записках и… Просто уйти.
Драко криво усмехнулся:
— А вот в этом, Грейнджер, самая соль всей Лепусовой шутки. Ты не сможешь выйти, пока не найдёшь артефакт. Ты не сможешь забыть о нём, находясь в этом доме. Ты будешь вечно искать, вечно хотеть найти, понимаешь? Такова семейная легенда семьи Блэк. Поллукс, — Драко кивнул на забытый ими дневник, — тоже попался на удочку. Думаешь, почему он просидел в затворничестве столько лет, не выходя из своего кабинета? Впрочем, ты этого и не знала. А я знал, мать с детства рассказывала о своём дедушке Поллуксе, сумасшедшем настолько, что кидался на каждого встречного. Мы встряли, Грейнджер, и это неоспоримый факт.
Они долго сидели молча, думая каждый о своём.
— И никак не выбраться? — тихо спросила Гермиона.
— Только если найдём этот злосчастный супер-приз.
— Но мы можем позвать кого-нибудь, чтобы нам помогли, — предположила она.
— Без вариантов, — покачал головой Драко. — Мы нашли вторую записку, а значит, теперь сможем найти третью только вдвоём. Так там сказано, — он снова кивнул на дневник. — Просить помощи надо было тогда, когда ты нашла первый пергамент. Ты и попросила — у меня. Забыл тебя за это поблагодарить. Теперь никто больше не сможет их прочитать.
— Что за бред.
— Согласен, Грейнджер. Чертовски с тобой согласен.
— Выходит, мы теперь повязаны.
— Выходит, что так.
Они просидели ещё некоторое время вдвоём, потом Гермиона встала и пошла в спальню, еле слышно пожелав Малфою доброй ночи. И он хмыкнул про себя — ну какая ночь теперь могла быть доброй. Он в старинном, обветшалом доме Блэков в компании грязнокровки Грейнджер ищет непонятный артефакт, которого вообще может не существовать на самом деле, выполняя задания, написанные сумасшедшим чудаком уйму времени назад.
Определённо, ночка будет доброй. А также следующий день, и следующий, и ещё, и ещё. Его ждут просто отличные каникулы в райском уголке.
Он ушёл к себе в спальню только когда огонь в камине почти погас, а за окнами начали сереть угрюмые, холодные сумерки.
*
Эльфийка приходила из Хогвартса два раза в день — готовила завтрак и обед, немного прибиралась, чистила одежду. А также, как подозревал Драко, передавала информацию в Хогвартс. О том, что Малфой здоров и пока не убил Грейнджер, о том, что Гермионе хватает ещё непрочитанных книг в библиотеке и выдержки на общение с Малфоем. На ужин они были предоставлены самим себе. А потому проснуться под вечер с больной головой и понять, что горячих тостов ему сегодня ожидать уже не стоит, Малфой застонал и снова уткнулся лицом в подушку. Спускать вниз было глупо, потому что там было холодно, пусто и тихо. В спальне, собственно, было то же самое, вот только здесь не было раздражающей Грейнджер.
Встать всё же пришлось — живот издавал такие длинные и громкие рулады, какие не пристало выдавать животу истинного Малфоя. Он мысленно сказал животу прекратить, умылся, надел свежие вещи и вышел из комнаты. Вокруг стояла странная неживая пустота, в которой звук его шагов, когда он медленно спускался по лестнице вниз, отдавался еле слышным эхом. Тени по углам шептались, и Драко невольно ёжился, стараясь быстрее пройти те места на лестнице, где газовые рожки вышли из строя. Места, заполняемые сумрачными тенями.
На втором этаже Малфой заглянул в библиотеку и, увидев полупустую чашку с давно остывшим кофе, понял, что Грейнджер в доме нет. Где могла быть чёртова девчонка, он не имел ни малейшего понятия, да ему и всё равно было. Вот только… Мысль поскреблась на задворках сознания, и вылезла наружу: «Артефакт. Подсказки. Повязаны. Не можем выйти». Отсутствие Грейнджер одновременно и пугало, и дарило надежду: ведь с одной стороны, если смогла выйти из этого проклятого дома Грейнджер, сможет и он; с другой, менее позитивной стороны — ведь она может и не вернуться.
Малфой прошёл в кухню, открыл шкаф с продуктами и достал оттуда хлеб и сыр, графин с соком — вишнёвым на этот раз, корзинку со свежей, ещё чуть тёплой сдобой, которую эльфийка, видимо, приготовила в обед. Он делал всё неспешно — нарезал тоненькими ломтиками сыр и хлеб, делал себе маленькие симпатичные бутерброды, налил в стакан сока и сделал пару глотков. Неспешно. Аккуратно.
В конце концов, если Грейнджер не вернётся, так чего переживать. Чему быть, того…
Его мысли прервал громкий хлопок аппарации в холл, а за ним — хрипы и чуть слышные стоны. Что-то упало на пол и покатилось, следом за этим последовал удивлённый, но болезненный возглас. И только после этого Драко позволил себе сорваться с места, на ходу доставая палочку.
Картина, представившаяся ему в холле, была более чем занимательна. Гермиона Грейнджер, растянувшись во весь свой рост, возлежала на пыльном полу в обнимку с когтистой лапой тролля, в которую оригиналы-Блэки испокон веков складывали зонтики, и стонала. Малфой испустил нервный смешок, потом ещё один. И уже почти готов был разразиться настоящим истерическим смехом, когда Грейнджер вдруг очень серьёзно на него посмотрела и почти шёпотом заявила:
— Драко Малфой, предупреждаю тебя, если ты сейчас будешь стоять здесь и ржать, как тысяча грёбаных фестралов, ты, чёрт возьми, никогда не услышишь от меня двух очень важных и невероятно интересующих тебя вещей.
От её злого шёпота и не менее злого взгляда Драко как-то сразу стих и неуверенно, вопросительно на неё посмотрел, как бы интересуясь, а что же тогда должен Драко Малфой делать, как не смеяться на Гермионой Грейнджер в таком умильном положении.
— Подойди сюда и помоги девушки подняться, неотёсанный ты тролль, — будто услышав его мысли, сказала Гермиона. Малфой никогда ещё не слышал из её уст таких грубых и резких слов. И уж точно его никто никогда не называл неотёсанным троллем, разве что Панси, и то на правах лучшей подруги, которым, как известно, нужно многое прощать, иначе закроют доступ к телу.
Малфой подошёл к лежавшей Грейнджер, сначала поднял придавившую её тролличью ногу и только потом изо всех сил потянул её за руку на себя. Конечно, такое обращение не добавило Грейнджер смирения и хорошего настроения, и она, злобно зыркнув на Малфоя, ушла в кухню, бормоча себе под нос что-то о кофе и булочках.
Они снова сели друг напротив друга за столом в столовой, и Малфой довольно долго увлечённо наблюдал за тем, как Грейнджер пила ту бурду, которую по какому-то нелепому стечению обстоятельств называла «кофе», — четыре ложки сливок и три сахара и, о Мерлин, разбавив зачем-то прохладной водой, видимо, чтобы не обжечься, когда вот так залпом выпиваешь. А потом — ещё одну чашку.
— Так вот, Малфой, — она будто продолжила неоконченную беседу. — У меня две важных новости, по закону жанра одна хорошая, а вторая — плохая. Какую желаешь услышать первой?
— Плохую, конечно, — сухо ответил он.
— Ладно. Мы с тобой действительно попали. Вне дома я смогла провести не больше двух часов, причём весь второй час моя голова раскалывалась так сильно, что мне не позавидовал бы даже подыхающий Волдеморт. Боль прекратилась почти сразу, когда я аппарировала сюда.
Малфой спрятал лицо в ладонях. Потом взял себя в руки и спросил:
— Ладно, а хорошая новость?
— Хорошая новость заключается в том, что в ходе моего столкновения с тролличьей ногой я нашла третью подсказку.
Резко поднявшись, со скрипом отодвинув стул, Малфой в два счёта оказался рядом с Грейнджер и уселся на соседний стул.
— Показывай.
Грейнджер хмыкнула и достала из кармана очередной пожелтевший пергамент, передав его Драко. Строчки почему-то никак не получалось прочесть — то ли освещение было слабое, то ли слишком сильно дрожали руки.
— Дай сюда, — в итоге сказала Грейнджер и вырвала пергамент из его непослушных пальцев. А потом начала читать:
— Ещё немного подобрался
К разгадке тайны. Опасайся
Теперь ступить с пути прямого,
Что залили слезами вдовы.
— Очередной бессмысленный бред, — через некоторое время заключил Малфой. — Этот шут над нами здорово смеётся.
— Знаешь, — нервно хихикнув, отозвалась Гермиона, — после того, как он назвал тролличью ногу для зонтов тем, что всем виднее… Я как-то не удивлюсь тому, что под вот этим бредом будет скрываться бред ещё больший.
— То есть, мы с тобой пока не точно определяем масштабы бредовости.
— Именно.
Дурацкий вышел диалог, подумал Малфой. Дурацкий, но чертовски верно раскрывающий суть вещей. Грейнджер вдруг спросила, всё ещё довольно глупо улыбаясь:
— Во сколько проснулся сегодня?
— Часа полтора назад, — махнул рукой Драко.
— Это хорошо. Это значит, что в ближайшее время от усталости точно не уснёшь.
— И что?
— А то, Малфой, что мы будем искать разгадку. Мне всё равно, какие у тебя планы на оставшуюся жизнь, но я не собираюсь всю её просиживать здесь. На меня здесь стены давят.
От той грубоватой и злой Гермионы Грейнджер, которую Малфой видел в коридоре, не осталось и следа. Она снова была просто умной, чрезмерно замкнутой всезнайкой, тихо вертела в руках почти пустую чашку с кофе, постукивала короткими ногтями по столешнице и сверлила взглядом стену напротив.
Такая Грейнджер была намного привычнее. И куда более странно, чем ещё вчера, было смотреть на неё — такую, когда видел её совсем другой.
— Ладно, — сказал он. — Ладно, пойдём искать разгадку.
Переместились они не далеко — сели в гостиной прямо на пол — Малфой по-турецки, а Грейнджер снова обхватив колени руками и опираясь на кресло.
— Давай рассуждать логически, — начал Малфой. — Первые две строчки — опять поздравления с тем, что мы не настолько тупые, как хотелось бы душке-Лепусу. А дальше — сама загадка. «Что залили слезами вдовы». Значит, речь идёт о том месте, где предпочитают плакать женщины, когда теряют своих мужей.
Грейнджер откинула голову назад, положив её на кресло, и прикрыла глаза. Голос её звучал безжизненно и глухо, и Драко понял, что ему это совершенно не нравится.
— Есть такое понятие, как вдовья площадка. Их делали в домах моряков. Женщины выходили на них, когда ждали своих мужей из плаваний.
— А почему вдовья?
— Слишком многие не возвращались.
Малфой тоже прикрыл глаза.
— Насколько я помню, среди Блэков не было моряков. Так что этот вариант нам вряд ли подходит. Что-нибудь ещё?
Грейнджер молча пожала плечами. Когда молчание слишком затянулось, и Малфой начал испытывать от него физический дискомфорт, он громко и как можно более жизнерадостно воскликнул:
— Ладно, Грейнджер, не принимай мой вопрос близко к сердцу, но если бы сейчас, не дай Мерлин, твой божественный Уизел вдруг умер, куда бы ты побежала в первую очередь? В этом вот доме.
— Во-первых, Малфой, не стоит так шутить с чужими жизнями…
— Я же попросил не заводиться…
— А во-вторых… А, впрочем, ладно. Если бы человек, которого я люблю, вдруг умер, — Малфой заметил это «которого я люблю», но предпочёл промолчать, — я бы… Наверное, на чердак.
— Почему?
Она снова пожала плечами:
— Там тихо и никто туда не заходит. Там можно плакать так, что тебя никто не увидит. Там… — она запнулась. — В общем, чердак, Малфой.
— Значит, пойдём на чердак.
— Ты так уверен в правильности моего ответа? — удивилась Гермиона.
— Нет, я уверен, что Лепус просто не предполагал даже, что разгадкой будет заниматься женщина. Так что пойдём.
— Сейчас?
— Почему нет?
— Там же темно, — поёжилась Гермиона.
— Брось, Грейнджер, ты волшебница или где?
— Или где.
— Я так и понял.
Он хмыкнул, но остался сидеть на месте. Чердак никуда не денется, в самом-то деле. А такие тихие вечера с Грейнджер, наполненные привычным, почти домашним препирательством, бывают слишком редко.
Вопрос крутился на языке и всё норовил выскочить без спросу, резко, не подготовленным. Нельзя быть резким, зачем-то увещевал себя Драко. Она ведь может и обидеться. Забота о том, сможет ли обидеться Грейнджер, была в новинку, и он несколько минут прокручивал мысль об этом в мозгу, после чего всё-таки не выдержал и спросил, как можно более аккуратно:
— Так ты и Уизли… Вы…
— Нет никаких «нас», Малфой. Есть он и есть я. И, пожалуй, кроме долгой и достаточно крепкой дружбы, пройденной вместе войны и одного на двоих лучшего друга у нас ничего общего и нет.
— Но вы ведь… — он удивился и никак не мог найти нужных слов. — Я ведь помню вас тогда, во время Битвы. И после неё. Вы же…
Она как-то судорожно вздохнула.
— Тебе, Малфой, когда-нибудь было знакомо чувство полного одиночества, накрывающего тебя с головой? Когда вокруг тебя — сумасшедший дом чистой воды, и во многом именно от твоих решений зависит, выживут ли твои друзья и близкие, падёт ли мировое зло… Когда ты почти год сидел в лесах, питаясь тем, чем придётся, и каждую секунду боялся, что вот сейчас вы аппарируете в очередное место, и вас там возьмут тёпленькими, свеженькими, и… — она задохнулась на минуту и спрятала лицо в ладонях, но всё равно упрямо продолжила: — А самое страшное, что даже если вас поймают, быстрой смерти тебе не дождаться, не для тебя быстрая смерть. Тебя будут пытать, потому что ты — лучшая подруга Гарри Поттера, магглорождённая, за которой идёт охота, которой говорят, что она украла у кого-то магию. Но ты всё равно аппарируешь, даже зная, что можешь попасть в руки кого угодно, и будет чертовски прекрасно, если это будут просто Упивающиеся, а не голодный, ненасытный Фенрир. И ты понимаешь, что шаг влево — и ты мертва, а шаг вправо — и мертвы твои друзья. Бесконечное, невероятное одиночество, с которым невозможно бороться никакими силами. Ты сама стёрла память своим родителям, надеясь защитить их, твой друг отдаляется от тебя всё больше и больше, потому что сам боится за тебя и думает, что, не будь его, тебе бы повезло в этой жизни больше. А второй друг прячется от тебя и почти ревнует, потому что считает, что Гарри для тебя важнее, просто как будто не понимает, что именно от Гарри и зависит наше будущее, от семнадцатилетнего мальчишки, которому тоже может быть страшно. А потом ты даёшь слабину, и позволяешь себе на миг поверить, что между тобой и ним что-то большее, чем просто привычная дружба, и стоит только протянуть руку, и он отзовётся, даже если точно так же не любит тебя. Просто ему тоже нужно чуточку тепла, совсем немного, просто чтобы согреться и не сойти с ума. И вы тянетесь друг к другу, и ты засыпаешь, положив голову на его плечо, и тебе впервые за, кажется, пару сотен лет не снятся кошмары, в которых твоих родителей разрывает на мелкие куски, где Гарри превращается в безжизненный труп под ногами Волдеморта, где… — она вдруг подняла голову и посмотрела прямо на Драко, и в глазах её стояли непролитые слёзы, но Грейнджер, чёрт возьми, всегда считала себя слишком сильной, и не давала себе права заплакать. — Ты знаешь, что такое полное, непроглядное одиночество, Малфой? Когда готов перегрызть глотку сам себе, но только не чувствовать этого. И чем хуже перегрызания собственной глотки попытка найти что-то доброе в объятьях друга? Вот только… Это всего лишь иллюзия. Которая проходит. Проходит, как только ты перестаёшь каждую секунду бояться за жизни — свою и чужие.
Она отвернулась и через какое-то время сказала:
— Извини, Малфой. Вырвалось.
Он подавил в себе желание глупо засмеяться или выругаться.
— Брось, Грейнджер. Тебе надо было высказаться.
— Теперь растреплешь всем о том, что я истеричка?
Он помолчал немного.
— Я не считаю тебе истеричкой. Я считаю тебя пережившим слишком много в своей жизни человеком. И если тебе и нужна психологическая помощь…
— Психологическая помощь?! — взвилась она и подскочила. — Психологическая? Помощь? Ты идиот, Малфой.
— Это ты идиотка! — закричал он, смотря на неё снизу вверх. — Я не то хотел сказать, но тебя это, конечно же, абсолютно не волнует!
Она постаралась успокоиться, сжимая и разжимая кулаки.
— Ладно, Малфой. Раз уж у нас сегодня вечер откровений. Поделись и ты чем-нибудь из своей богатой жизни, — Грейнджер уселась обратно на пол и сложила руки на груди. — Давай, я жду.
А что он мог ей рассказать? Что вообще можно было рассказать такого, чтобы это было равнозначно этой её боли? Разве что…
— Больше всего после того, как мы ушли от Лорда, я боялся, что он всё-таки победит и отомстит. Никогда не верил в Поттера, поэтому верил в Лорда. А когда верить стало не в кого… Навалился страх. Никогда ничего так сильно не боялся, Грейнджер.
Он рассказывал ещё очень долго и очень много о тех своих переживаниях, впервые настолько выворачивая душу перед кем-то посторонним. А Грейнджер слушала, не перебивая, а в какой-то момент вдруг вложила в его руку бокал, и он выпил залпом, осознав, что это было вино, слишком поздно. А она налила опять, и он, кидаясь в омут с головой, пил ещё.
И последней его мыслью, как раз перед тем, как отключиться, положив голову на острые коленки Грейнджер, являлся набор нецензурных слов и какая-то паническая мысль, что переспать с Грейнджер по пьяни будет одной из величайших его ошибок, даже если переспать с ней очень хочется.
продолжение в комментах.
@темы: ГП, твАрьчество, фики
-
-
18.11.2012 в 02:46-
-
18.11.2012 в 02:47-
-
18.11.2012 в 02:48-
-
18.11.2012 в 02:48-
-
18.11.2012 в 02:48